— Отлично. Время работает на нас, — сказал Антушенко, кладя прочитанную шифровку на стол, и спросил: — Чего же нам со спасёнными делать?

— С первой оказией отправим в Мурманск.

— Нет, надо разобраться, — Антушенко подробно передал рассказ командира катера.

— Документы проверили? — спросил Растокин.

— Обязательно. Все они американцы, говорят по-английски. Потом негры… — Антушенко не договорил, пожал плечами. — Возможно, конечно, и заблудились они, только что-то мало я в это верю.

— Удивительное дело. Какой ненормальный рискнёт послать транспорты во вражеские воды без охранения?… Кроме того, вы знаете, американцы и англичане неплохо знают норвежские фиорды и в такую погоду исключена возможность заблудиться.

— Я тоже так думаю, — вставил Антушенко.

— А может быть… — Растокин не договорил, махнул рукой. — Не будем зря тратить время. Помести их к разведчикам, и чтоб глаз с них не спускали. Отправим на «большую землю», там разберутся. А теперь за дела, у нас их столько, Анатолий Прокопьич…

Весть о смене частей на переднем крае Муста-Тунтури быстро облетела все землянки бригады.

Четвёртый год стояли части на Рыбачьем. Подразделения менялись боевыми участками весной и осенью. Одни уходили с Муста-Тунтури, другие заступали на их место после отдыха в глубине полуострова.

С хребта немцы простреливали пулемётным огнём весь первый боевой участок, но связь с передовой не прекращалась. От камня к камню под огнём спешили связные, подносчики боеприпасов и продуктов, почтальоны подразделений, штабные работники, политотдельцы. Они шли на глазах у немцев, появлялись, исчезали. Вокруг рикошетили пули, выли мины, с визгом свистели осколки, а они двигались по «перешейку смерти», устремляясь к чёрному хребту, к мёртвому пространству.

…Ночью части бригады свернули свое хозяйство, готовясь к маршу. Задолго до рассвета навстречу друг другу потянулись колонны пехоты, повозок, автомашин. Тихо, бесшумно подходили всё ближе к переднему краю части бригады морской пехоты.

Забыв о предосторожности, с шумом шли с передовой сменившиеся подразделения. Они уходили на второй боевой участок, в тыл. Кончилась для них напряжённая обстановка боевой готовности, — идут на отдых. А какой там отдых? Опять занятия, учебные стрельбы, марши.

— Да, на передовой спокойнее, — соглашались матросы и всё шли, шли в тылы дальше от Муста- Тунтури.

К исходу четвёртого сентября было доложено командующему о полной передислокации частей бригады.

Рота разведки группами разошлась по опорным пунктам передовой.

Ломов с двенадцатью матросами взвода находился на правом фланге. Ему было приказано разведать оборону немцев и доложить о возможности захвата «языка». В белых маскировочных халатах и наброшенных на плечи плащ-палатках разведчики перевалили за гребень хребта и залегли в камнях около высокого проволочного заграждения. В десяти-пятнадцати метрах проходили немецкие траншеи, огневые точки. Оттуда доносились обрывки гортанной речи, стук о гранит кованых егерских ботинок.

На несколько минут местами редел туман, и снова всё заволакивалось непроглядной бело-голубой пеленой. Но и за эти короткие минуты разведчики успевали засечь огневые точки противника, ходы сообщения.

Ломова удивило заметное движение в дальних траншеях, тогда как на первой линии, около проволочного заграждения, было тихо, сохранился нетронутым снег. На бруствере окопа лежало несколько касок, некоторые висели на кольях.

С первым снегом немцы заново минировали весь передний край. Наступившая оттепель демаскировала их минные поля и проходы в них. Чёрные мины так и остались лежать, будто открыто предупреждая: «Не трогать — смертельно!»

Показался немецкий развод. Прошёл по второй линии обороны и не появился на первой… Немцы оставили её. Туман редел, прижимался к земле, опускался в лощины. У Ломова возникал план ночного поиска и захвата «языка». Подполз Борисов. Ломов повернулся к нему:

— Передайте по цепи о возвращении на опорный пункт и быстренько ко мне.

Борисов кивнул и пополз вдоль проволоки. Ломов смотрел в бинокль, что-то отмечал на плане обороны. В трёхстах метрах внизу на открытой позиции стояли немецкие миномёты. Около них возилось три солдата. По дороге к хребту двигались две груженые повозки. Слева чернела разрушенная огневая точка. От неё на полуостров шла лощина, вся опутанная проволокой. Чуть дальше начиналась сопка — другой опорный пункт.

К сопке справа по воздуху двигалась тёмная точка. Она быстро увеличивалась, потом остановилась. «Подвесная дорога», — вспомнил Ломов рассказ матросов. Весной она была перерезана во многих местах. «Восстановили», — решил он.

Вернулся Борисов.

— Отходят, товарищ лейтенант.

— Пошли и мы, пока целы, — пошутил Ломов отползая.

— Берите левее, в камни, а то немецкий снайпер снимет, здесь очень голо на верхотуре, — посоветовал Борисов и, посмотрев назад, пополз за командиром.

Еле заметными среди камней и торфа ползли разведчики за хребет к своим. Около развалившейся, давно заброшенной землянки Ломов остановился.

— Перекурим? — спросил он подошедших матросов и спрыгнул в яму.

Под мокрым снегом была вода. Она быстро заполняла следы подошв. Матросы сели на плиты, которые когда-то покрывали крышу этого жилья. Ломов развернул карту и план немецкой обороны на правофланговом опорном пункте. Одного за другим слушал он матросов обо всём, что они видели, делал пометки.