Космос был открыт только вчера. Миллионы лет все пребывали в уверенности, что кроме Земли не существует никаких других мест. Затем на последней десятой доле процента того периода, что существует наш вид, за мгновение, отделяющее нас от Аристарха, мы с сожалением заметили, что не являемся центром и смыслом Вселенной, а живем на крошечном хрупком шарике, который затерян в беспредельности и вечности и плывет по великому космическому океану, усыпанному сотнями миллиардов галактик и миллиардами триллионов звезд. Мы смело познали стихию вод, и океан, находя отклик в нашей природе, вызвал у нас симпатию. Что-то внутри нас признает Космос домом. Мы состоим из звездного пепла. Происхождение и эволюция связывают нас с далекими космическими событиями. Исследование Космоса – это дорога к самопознанию. Мы в равной степени дети неба и Земли – об этом знали еще древние мифотворцы. Хозяйничая на планете, мы накопили опасный эволюционный багаж: наследственную склонность к агрессии и ритуалам, склонность подчиняться лидерам и враждебность к чужакам, что до некоторой степени ставит под вопрос наше существование. Но мы также обрели способность сочувствовать другим, любовь к нашим детям и детям наших детей, желание учиться у истории и великий полет страстного разума – совершенные инструменты для продолжения нашей жизни и процветания. Неясно, какие аспекты нашей природы возьмут верх, особенно когда наше видение, понимание и перспективы ограничиваются исключительно Землей или, еще хуже, небольшой ее частью. Но там, в безграничности Космоса, нас ожидает неизбежное будущее. Пока не обнаруживается никаких очевидных признаков существования внеземного разума, и это заставляет нас гадать, неужели цивилизации, подобные нашей, всегда с неизбежностью сломя голову несутся к самоуничтожению? Национальные границы не видны, когда мы смотрим на Землю из космоса. Трудно сохранять фанатическую преданность расовому, религиозному или национальному шовинизму, когда видишь нашу планету – хрупкий голубой серп, тускнеющий и становящийся едва заметной точкой на фоне бастионов и цитаделей звезд. Путешествие заставляет шире смотреть на вещи.

Есть миры, где никогда не было жизни. Есть миры, испепеленные и разрушенные космическими катастрофами. Нам повезло: мы живы, мы сильны, благополучие нашей цивилизации и нашего вида в наших руках. Если не мы, то кто будет говорить от имени Земли? Если мы сами не позаботимся о собственном выживании, то кто сделает это за нас?

Человеческий вид взялся за великое и смелое предприятие, которое в случае успеха окажется столь же важным, как колонизация суши или переселение с деревьев под их сень. С оглядкой, нерешительно сбрасываем мы кандалы Земли. Метафорически – когда противостоим звучащим внутри нас предостережениям примитивного сознания и смиряем их; физически – когда путешествуем к планетам и вслушиваемся в сообщения со звезд. Эти два начинания неразрывно связаны между собой. Я считаю, что каждое из них является необходимым условием другого. Но гораздо больше нашей энергии направлено на войну. Загипнотизированные взаимным недоверием, почти никогда не думающие о человечестве и о планете, народы готовятся к смерти. И поскольку наши дела столь ужасны, мы стараемся не думать о них слишком много. Но то, о чем не думаешь, вряд ли делается правильно.

Каждый мыслящий человек боится ядерной войны, и каждое технологическое государство планирует ее. Все знают, что это безумие, но каждый народ находит ему оправдание. Срабатывает мрачная цепь причинно-следственных связей: в начале Второй мировой войны немцы работали над созданием бомбы, и поэтому американцы постарались сделать ее первыми. Раз ее создали американцы, то она понадобилась и русским, а затем и англичанам, французам, китайцам, индийцам, пакистанцам... К концу ХХ века ядерным оружием обзавелись уже многие страны. Его было не так уж трудно разработать. Делящиеся материалы можно незаметно получать в ядерных реакторах. Производство ядерного оружия стало почти кустарным ремеслом.

Обычные крупнокалиберные бомбы Второй мировой войны называли блокбастерами[228]. Они несли двадцать тонн тринитротолуола и могли разрушить целый городской квартал. Общая масса бомб, сброшенных за время Второй мировой войны на все города – Ковентри и Роттердам, Дрезден и Токио – составляет два миллиона тонн, две мегатонны тринитротолуола. Смерть, пролившаяся с небес в период с 1939 по 1945 год, измеряется ста тысячами блокбастеров, двумя мегатоннами. Но в конце ХХ века две мегатонны – это энергия, высвобождаемая при взрыве одной более или менее заурядной термоядерной бомбы. Одна бомба обладает разрушительной силой Второй мировой войны. А ведь существуют десятки тысяч ядерных боеголовок. К 80-м годам ХХ века стратегические ракеты и бомбардировщики Советского Союза и Соединенных Штатов взяли под прицел более 15 000 намеченных объектов. На планете не осталось ни одного безопасного места. Энергия, запасенная в этом оружии, превышает 10 000 мегатонн. Смертоносные джинны спокойно ожидают, когда потрут лампу. Но их разрушительная сила сконцентрирована на отрезке в несколько часов, а не в шесть лет – это блок-бастер для каждой семьи на планете, по Второй мировой войне каждую секунду на протяжении целого вечера.

Немедленную смерть при ядерной атаке вызывает ударная волна, сметающая тяжелые укрепленные сооружения на многие километры вокруг, а также огненная вспышка, гамма-излучение и нейтроны, которые сжигают изнутри тех, кто находится поблизости. Школьница, пережившая американскую ядерную атаку на Хиросиму, завершающий эпизод Второй мировой войны, писала в своем дневнике:

Сквозь тьму, как на дне ада, я могла слышать голоса других учениц, зовущих своих матерей. В большом резервуаре с водой возле опоры моста плачущая мать поднимала над головой обнаженного ребенка с докрасна обгоревшим телом. Другая мать рыдала, пытаясь кормить своего ребенка сожженной грудью. Ученицы стояли в резервуаре, выставив над водой только головы и сложенные руки, и, плача, звали своих родителей. Но все, кто оказывался рядом, были ранены, все до единого, и не было никого, ни одного человека, кто пришел бы на помощь. Опаленные волосы на головах завивались от жары, выцветали и покрывались пеплом. Люди не были похожи на людей, они вообще казались созданиями не из этого мира.

Взрыв в Хиросиме, в отличие от последующего взрыва в Нагасаки, произошел в воздухе высоко над поверхностью, и поэтому радиоактивное загрязнение было незначительным. Однако 1 марта 1954 года при испытании термоядерного оружия на атолле Бикини (Маршалловы острова) выделилась мощность, значительно больше ожидаемой. Огромное радиоактивное облако повисло в 150 километрах от крошечного атолла Ронгалап, обитатели которого сравнивали взрыв с восходом Солнца на западе. Через несколько часов радиоактивный пепел усыпал Ронгалап подобно снегу. Средняя доза облучения, полученная жителями, составила около 175 рад, немного меньше половины той, что приводит к смертельному исходу. Благодаря удаленности от эпицентра погибло немного людей. Конечно, радиоактивный стронций, который они поглощали с пищей, откладывался в костях, а радиоактивный йод – в щитовидных железах. Две трети детей и треть взрослых впоследствии страдали от нарушений в работе щитовидной железы или от злокачественных опухолей. В качестве компенсации жителям Маршалловых островов была предоставлена квалифицированная медицинская помощь.

Мощность бомбы, сброшенной на Хиросиму, составляла всего тринадцать килотонн, то есть тринадцать тысяч тонн тринитротолуола. Испытание на Бикини высвободило мощность пятнадцать мегатонн. При полно-масштабном обмене ядерными ударами в пароксизме термоядерной войны по всему миру будут сброшены бомбы общей мощностью, равной миллиону бомб в Хиросиме. Учитывая, что тринадцатикилотонная бомба в Хиросиме унесла жизни нескольких сотен тысяч человек, этого количества достаточно, чтобы убить сто миллиардов людей. Но в конце ХХ века нашу планету населяет менее пяти миллиардов человек[229]. Конечно, при обмене ударами не каждого убьет ударная волна или световая вспышка, проникающая радиация или радиоактивные осадки. Однако