свое время мемуарами Глупышки. Основанная на книге компьютерная игра была практически готова и уже вовсю рекламировалась. Линия модной одежды под маркой «Галилео» была заявлена к показу в заключительный день шестой недели высокой моды. Ввиду намечающейся будущей весной крупной забастовки актеров и сценаристов спешно продвигалась идея высокобюджетного фильма; вопрос должен был решиться со дня на день. Банки не на жизнь, а на смерть боролись между собою за право предоставления под проект крупных кредитов, с каждым днем понижая процентные ставки. Велись переговоры с крупнейшим внутри Китая поставщиком интернет-услуг. Стоящая во главе проекта Мила работала сутками и добилась выдающихся результатов. При всем том их с Соланкой отношения по- прежнему оставались более чем прохладными. Отставка задела Милу гораздо больнее, чем она позволила себе показать вначале. Она держала профессора в курсе всего и готовила к общению с прессой, но как только дело касалось личных контактов, Манхэттенский и Бруклинский мосты перекрывались колючей проволокой и на каждом их них вырастала трехголовая фигура цербера Эдди Форда. И если в электронном мире Соланка и «сетевые пауки» работали вместе по нескольку часов в день, в мире реальном они по- прежнему оставались друг для друга совершенно чужими. Хотя, скорее всего, иначе и быть не могло.
К счастью, Нила все еще не уехала из Нью-Йорка, правда, причина задержки была неприятной и очень ее расстраивала. В Лилипут-Блефуску произошел государственный переворот, во главе которого стоял некий Скайреш Болголам, торговец из коренных элби, начисто прогоревший и ненавидящий удачливых индолилипутских коммерсантов с такой страстью, что это можно было бы назвать расизмом, если бы пыл его не подогревался профессиональной завистью и личной неприязнью. Переворот во многом напоминал никому не нужный фарс, поскольку под давлением сторонников Болголама либеральный президент Голбасто Гуэ, не так давно активно лоббировавший программу государственных реформ, призванных предоставить индолилипутам равные с элби избирательные и имущественные права, был вынужден резко изменить курс и приостановить действие новой, вступившей в законную силу всего несколько недель назад, конституции. Несмотря на это, Болголам заподозрил подвох и в сентябре ворвался с парой сотен вооруженных головорезов в здание парламента в центре Мильдендо, где взял в заложники пятьдесят индолилипутских парламентариев, членов аппарата и самого президента Гуэ. Одновременно отряды сторонников Болголама арестовали всех видных индолилипутских политиков. Все радиостанции, телебашни и основные телефонные узлы страны оказались блокированы. Повстанцы парализовали работу международного аэродрома Блефуску и главного порта Мильдендо. Банда Болголама закрыла главный интернет-сервер страны, Lillicon. Островитянам тем не менее удавалось поддерживать некоторую связь с остальным миром посредством электронной почты.
Судьба Нилиного друга с нью-йоркской демонстрации оставалась неизвестна, однако из тех обрывочных известий, которые все же просачивались из Блефуску, несмотря на препоны Болголамовых бандитов, можно было заключить, что Бабура нет ни среди взятых в заложники парламентариев, ни среди политиков, посаженных в тюрьму. Это означало, что он ушел в подполье, если, конечно, остался жив. Нила предпочитала верить именно в эту из всех возможных альтернатив: «Если бы он был убит, мерзавец Болголам уже трубил бы об этом во все трубы. Хотя бы просто для того, чтобы еще сильнее деморализовать оппозицию». Соланка очень редко видел ее после того, как случился переворот. Нила постоянно, чаще всего по ночам, с учетом тринадцатичасовой разницы во времени, пыталась через Всемирную сеть или по спутниковому телефону связаться с теми, кто теперь именовал себя Филбистанским движением сопротивления или фрименами, свободными людьми. Она также активно искала пути и способы незаконно проникнуть — через Австралию или Борнео — на территорию Лилипут-Блефуску со своей урезанной до минимума киногруппой. Соланка стал ужасно бояться за нее, а также, несмотря на великую историческую важность поглотивших все ее внимание событий, за свое недавно обретенное счастье. Неожиданно он начал ревновать ее к работе и часто, пестуя выдуманное горе, воображал, будто Нила презирает и игнорирует его. По крайней мере, когда измысленная им Замин Рейкская тайно высаживалась на берегу Бабурии, ею двигало желание найти некогда любимого мужчину (хотя, приходится признать, и неясно, с какой целью). Страшная догадка напрашивалась сама собой: возможно, и Нила стремится на острова в поисках мужчины, а не только сюжета для фильма. Что, если теперь, когда мантия величия легла на недостойные плечи бритоголового и гологрудого флагоносца, которым она так восхищалась, Нила предпочтет мускулистого Бабура малоподвижному, стареющему торговцу сказками и игрушками? С чего бы еще ей подвергать свою жизнь опасности, стремясь проскользнуть в Лилипут-Блефуску и разыскать там Бабура? Ради документального фильма? Ха! Полнейшая чушь. Все это, если хотите, предлог. Предисловие. Рабочая заготовка. А Бабур, явно зародивший в ней желание Бабур — основной текст.
Однажды вечером, очень поздно, завершив все свои хлопоты, Нила навестила Соланку в его квартире на Западной Семидесятой. «А то, как я поняла, сам ты меня уже никогда не пригласишь», — засмеялась она с порога в надежде своим легким настроением рассеять повисшие с ее приходом тучи. Соланка не мог сказать ей правду: он не звал к себе Нилу, потому что его нервировало пребывание бывшей пассии в соседнем доме. Оба были слишком издерганы и утомлены, чтобы заниматься любовью. Нила целый день пыталась разузнать хоть что-то новое о Блефуску, Соланка же общался с журналистами на предмет Галилео-1 — утомительная, опустошающая работа. Отвечая на вопросы, Соланка отчетливо слышал в своем голосе фальшь и представлял с досадой, сколько еще ее наслоится, когда интервью снабдят комментариями. Нила и Соланка молча смотрели по телевизору шоу Леттермана. Не привыкшие к сложностям в отношениях, они еще не выработали языка для разрешения конфликтов. Чем дольше тянулось молчание, тем нестерпимее оно становилось. В какой-то момент — обоим показалось, что их недобрые чувства вырвались наружу и обрели физическую осязаемость, — они услышали пронзительный вскрик и шум падения. Снова крик, еще более громкий. А затем повисла долгая тишина.
Они вышли на улицу выяснить, что случилось. Внутренняя дверь вестибюля, соединявшая его с квартирами, прежде запиралась на ключ, но в последнее время ее перекосило и замок не работал. Внешняя, уличная дверь не закрывалась в принципе. Даже здесь, в безопасной новой части Манхэттена, это служило поводом для беспокойства. Если что-то на улице представляло опасность, оно, по идее, могло проникнуть в дом. Однако вокруг было тихо, улица пуста, и никто, кроме них, казалось, не слышал шума. Естественно, только они и вышли посмотреть, что произошло. Несмотря на то что оба отчетливо слышали, как что-то упало с грохотом и разбилось, тротуар оставался чист — ни разбившегося цветочного горшка, ни упавшей вазы, ни чего-то еще в этом роде. Нила и Соланка потерянно осмотрелись. Чужие жизни коснулись их и исчезли, словно они стали свидетелями ссоры между призраками. Тем не менее окно некогда Милиной квартиры было широко распахнуто, а когда они подняли на него глаза, тут же за занавесью возник силуэт мужчины и окно захлопнули. Вслед за этим в квартире погас свет.
— Наверное, это он, — заявила Нила. — Видимо, в первый раз женщина вырвалась, а теперь он ее поймал.
— А что же тогда разбилось? — удивился Соланка.
Вместо ответа Нила тряхнула головой, вернулась в квартиру и стала настаивать на том, чтобы вызвать полицию.
— Не знаю, как тебе, а мне было бы не очень приятно, если бы меня убивали, а мои соседи слышали это и палец о палец не ударили.
Примерно через час приехали двое полицейских. Они записали показания, отправились выяснять, в чем дело, и больше уже не объявлялись.
— Могли бы вернуться и объяснить нам, что случилось, — почти кричала раздраженная Нила. — Им же прекрасно известно, что мы сидим здесь посреди ночи и переживаем.
Соланка ухватился за повод выпустить недовольство:
— Боюсь, они просто не знают, что обязаны перед тобою отчитываться. — Он даже не пытался скрывать звенящую в голосе злость.
Нила резко развернулась к нему лицом. Агрессии в ней было не меньше, чем в Соланке.
— Да что с тобой происходит?! — выпалила она. — Мне надоело притворяться, будто я живу с нормальным человеком, а не с больным на голову медведем.
За этим последовала самая обычная и прискорбная перебранка. Они вошли в штопор взаимных обвинений, затеяли старую как мир игру — поиски виноватого: «Ты сказал…» — «Нет, это ты сказала…» — «Разреши мне сказать тебе, что я не просто устал, я на самом деле устал от всего этого, от того, что ты берешь слишком много и отдаешь слишком мало». — «Ну, тогда уж позволь и мне сказать тебе, что я могу
