— В будущэм, я увэрэн, большэ нэ будут слушать всякой болтовни по радэо. Вообщэ нэ будэт радэо с разговорами. Знаэшь, что я думаю? Нэ мы будэм слушать радэо, а радэо — нас. Мы станэм эго как бы развлэкать, а машины будут как бы слушать нас на досугэ, им будут принадлэжать радэостанции, а мы будэм, типа, на них работать.

— Эй, послуш-ка сюда! Даж не знаю, че за чушь себе несет наш пламенный Гонсалес, кой дерьмовой фантастики он начитался. Знаешь, ему явно «Матрицу» надо было меньше смотреть! Туда, где я щас, явно не приземлится самолет будущего. Тут все одинаковые и всегда происходит одно и то же. Я про че — все живут в одних и тех же квартирах, учатся в одних и тех же колиджах, отдыхают в одних и тех же местах, им всем нужен один и тот же, этот, как его… полимент. Не, я серьезно, смотри: нам приходят одинаковые счета, мы спим с одинаковыми девицами, мы даже в тюрьмах сидим в одних и тех же. Потому что нам всем одинаково дерьмово платят, нас всех дерьмово трахают и вообще держат за полное дерьмо. Я не прав? Прав! Да нас всех давно пора переделать, синьор. А что до моего радио, у него, между прочим, такой тумблер есть, «вкл-выкл» называется, вот такой вот тумблер, папочка, представь себе, и я могу выключить эту мозготрахалку в любой момент.

— Нэт, парэнь, ты ж рэально нэ въэзжаэшь! Ты ж видэть нэ хочэшь, как все на самом дэлэ плохо, как они на нас наступают! Проспись-проснись, гэрманэц! Нэ слышал развэ, они ужэ сдэлали машину, которая работаэт нэ на топлива, а на чэловэчэской эдэ! Никакого такого бэнзина! Машина просто эст эду, как мы с тобой! Пиццу, сосиску с чили, сэндвич с тунцом и сыром, все, что угодно! Очэнь скоро Господин Живая Машина будэт сидэть с тобой в рэсторане за сосэдним столиком! И заказывать самое лучшээ бухло! А ты говоришь мнэ, что нэ видишь разницы! Эсли оно эст, значит, оно живоэ — вот что я тэбэ скажу! Вот оно — будущээ, оно пришло, оно наступило, просто надо лучшэ под ноги себе смотрэть! И очэнь скоро Господин Живая Машина получит на работэ твое мэсто, а можэт, и подружку твою славную в придачу!

— Потише на поворотах, друг-параноик, ну, латинец, кубинец! Кто ты там есть? Рики Рикардо? Не важно, просто уймись, Деси, договорились? Ты уже не у себя на Кубе, ты уже удрал оттуда на своей надувной лодке, ты уже живешь в свободной…

— Попрошу тэбя, пожалуйста, нэ оскорблять мэня. Я с тобой вэжливо говорил, развэ нэт? Ты мнэ брат, не синьор Клив Хостабу или, запамятовал я что-то, господин не Робин Гуд из-под пут, я все понимаю, можэт, твоя мама никогда нэ учила тэбя хорошим манэрам, а моя меня учила, но нас сэйчас вэсь «Мэтрополитан» слышит, давай нэ будэм портить воздух вокруг!

— Прошу прощения, просто я слышала весь ваш разговор и захотела вмешаться, вы позволите? Вы уже слышали, что они придумали электронных телеведущих? И что есть передача, в которой умершие актеры продают оставшиеся после себя автомобили? Хотите купить машину у Стива Маккуина? Потому я больше на стороне нашего кубинского друга, вы понимаете? Разве меня не пугают технологии? Разве меня не пугает будущее? Я хочу сказать, где гарантии, что кто-то позаботится о наших — как бы это выразиться — нуждах? Вот я, например, актриса — профессия такая, знаете? Снимаюсь в разных сериалах, да? И тут началась эта большая забастовка компьютерщиков, ну помните, наверное? Поверите: с ее начала прошло уже несколько месяцев, а я ни единого доллара не заработала? И при этом ни одна серия не задержалась, съемки даже из графика не вышли, удивительно, правда? Разве это не потому, что вместо меня они могут снять Лару Крофт? Джар Джар Бинкса? Вы, наверное, не знали: с две тысячи первого года они могут переснимать всех лучших героев, хоть Гейбла, хоть Богарта, хоть Мэрилин?

— Пра-а-шу пра-а-щения, мадам, но я вынужден прервать вас. Просто нам уже пора уходить, а эта тема волнует многих, и обсуждать ее можно до бесконечности. Я считаю, что вы не должны винить новые технологии за то, что ваш профсоюз плохо делает свою работу. Вы сами выбрали социализм, вот и хлебайте его теперь большой ложкой. Ха-а-тите знать, че я сам думаю о будущем? Вам все равно не пустить время вспять, так что старайтесь идти с ним в ногу, плыть по его течению, оседлать его. Обновляйтесь. Соответствуйте его требованиям. Только вперед и выше!

Сидя на ступенях великого музея в косых лучах послеполуденного солнца и одним глазом просматривая «Таймс» в ожидании Нилы, Соланка более чем когда-либо чувствовал себя беженцем в утлой лодчонке между набегающими валами: разумом и неразумием, миром и войной, будущим и прошлым. Мальчиком, уцепившимся за резиновую камеру и наблюдающим, как его мать скрывается под темной водой, тонет. А дальше — ужас, жажда, палящие солнечные лучи, а после — шум, непрекращающийся гул перебивающих друг друга голосов в переговорном устройстве таксиста, гул, в котором твой внутренний голос безнадежно тонет, не позволяя думать, решать, просто забыться. Как побороть демонов прошлого, если демоны будущего окружили тебя и вопят? Прошлое всплывает, отрицать это невозможно. Мало ему Сары Лир, так в телевизионной программе мелькнула, вынырнув из небытия, подружка Уотерфорда-Вайды, Перри Ущипни-за-Задницу Пинкус. Перри Пинкус — сколько ей сейчас? должно быть, за сорок — написала откровенную книгу, в которой, ничего не преуменьшая и не приукрашивая, рассказывала о годах, проведенных в среде интеллектуальной элиты. «Мужчины с головами и головками» — вот как назывался этот опус. И прошлым вечером шла программа, в которой Перри беседовала с тележурналистом Чарли Роузом. Бедный Дабдаб, подумал Малик Соланка, ты всерьез хотел прожить с этой женщиной жизнь, а теперь она пляшет на твоей могиле. Вчера это был Чарли: «Перри, я хотел узнать, этот проект вас не смущает? Вы сами относитесь к числу интеллектуалов, а потому не можете избежать определенных негативных последствий. Скажите, как вам удалось с этим справиться?», а завтра будет Говард Стерн: «Ни для кого не секрет, что писатели любят побаловаться с цыпочками. Но уж очень многие из них баловались именно с вами. Как вы это объясните?» Хеллоуин. Вальпургиева ночь. Что-то и впрямь очень рано в этом году ведьмы слетелись на шабаш.

Тем временем за спиной у Соланки разворачивалась очередная история, еще одна чужая повесть, сказка большого города вливалась в его беспомощные уши: «Да, милый, все прошло просто замечательно. Нет, что ты, никаких проблем. Я сейчас направляюсь на заседание попечительского совета, а потому звоню тебе с мобильника. Да, все время в сознании, но с анестезией, естественно. Можно сказать, наполовину в сознании. Да, лезвие входит в твое глазное яблоко, но тебе кажется, что это не скальпель, а перышко. Нет, никаких синяков, ничего. Зато ты себе представить не можешь, насколько богаче стал теперь мир вокруг меня, честное слово! Удивительно, какое все на самом деле красивое! Я была слепой, а теперь прозрела. Ей-богу. Просто видеть все вокруг себя — как мне этого не хватало! Так что и ты подумай. Да, он просто лазерный бог. Знаешь, я ведь со многими консультировалась, и все мне называли одно и то же имя. Небольшая сухость, и только. Он говорит, через несколько недель это пройдет. Договорились, люблю тебя. Да, буду поздно, что ж тут поделать? Ты уж меня не жди». Естественно, Соланка оглянулся. Он увидел молодую женщину, которая, естественно, была не одна. Не успела она захлопнуть крышку мобильного, как