наверняка, тоже ждала его возвращения…

Вот почему ей вчера её осторожность отказала? Если бы подумала о последствиях, то сегодня не мучилась бы от неопределённости, и стольких бы проблем смогла избежать! Как школьница, ей-богу, её поцеловали один раз, а она уже напридумывала себе сказок о любви и счастье, и в омут с головой кинулась. Самой на себя смешно.

Когда к дому машина подъехала, Марина в первый момент дыхание затаила. Потом выглянула в окно, смотрела, как сын выходит из машины Грановича, как Дмитрий на дорожке появляется, ногами топает, снег с ботинок стряхивает. Они с Антоном о чём-то говорили, и Марина вдруг заметила, как сын голову опустил и выглядит виноватым, словно Дима его отчитывает за что-то, а Антон даже не спорит. Марина едва носом в стекло не ткнулась, засмотревшись на это.

— Мама, мы пришли! — известил её Антон от входной двери громким криком. В другой раз Марина непременно попросила бы его тон сбавить, попросила бы не кричать так оглушительно, но сегодня только из кухни отозвалась, проговорила что-то невнятное в качестве приветствия, и осталась на кухне. А в прихожей столько шума, пыхтения, словно там небольшое стадо слонов обосновалось. Даже ножки журнального столика по полу проскрежетали, когда его зачем-то с места сдвинули.

— Привет.

Марина вилки на стол положила, и голову подняла. На Грановича взглянула.

— Привет, — сказала она и даже улыбнулась, правда, глаза тут же отвела в сторону.

Дмитрий прошёл к холодильнику, достал бутылку с минеральной водой и потянулся за стаканом. А сам за Мариной украдкой наблюдал. Она явно нервничала, вокруг стола крутилась, тарелки расставляя, но была уж слишком сосредоточена на этом важном деле. И очень старательно в сторону смотрела, боясь с ним взглядом столкнуться. Дима мысленно хмыкнул. Вот он почему-то был уверен, что так будет. Она утром вела себя, как чужая. Казалось, что если глазами с ним встретится, тут же замертво упадёт от смущения. И Гранович бы такому поведению удивился, если бы за последние недели не достаточно хорошо её узнал. Марина была слишком сосредоточена на окружающих, зачастую забывая о себе. И сейчас, скорее всего, мучается из-за того, как её вчерашний поступок повлияет или может повлиять на их жизнь и спокойствие. И в голове у неё сейчас, наверняка, полно всяческих глупых мыслей и претензий к самой себе. И всё бы ничего, если бы Дмитрий знал, как с этим справиться. Ему никогда раньше не приходилось убеждать женщину в том, что она правильно поступила, когда легла в его постель. Если в юности поначалу уговаривать — да, то вот после — ни разу. А в голове этой женщины столько страхов и сомнений, а ещё неуверенности, что даже он, с его способностью, убеждать людей в своей правоте, рядом с ней несколько терялся. Может, просто сказать ей, что всё хорошо? А вчера ночью было ещё лучше. И проще. Когда она никакими вопросами ни себя, ни его не изводила, а просто была с ним, и он чувствовал её ответную реакцию. Как тогда на поцелуй его ответила, так и вчера просто пошла за ним, доверившись. А потом сомнения доверие вытеснили.

Но ему ведь на самом деле понравилось. И это был не просто секс на скорую руку, без раздумий о постороннем и дальнейшем. Это было влияние момента, когда захотелось взять её за руку, а, если честно, на плечо взвалить и утащить в свою комнату, закрыть дверь и предъявить свои права. Он вчера вернулся усталый, измотанный долгой дорогой по московским пробкам, бессонной ночью до этого, когда вместо того, чтобы отдохнуть, сидел над отчётами, которые свалили на него в последнюю минуту и нужно было либо оставаться в Москве ещё на день или два, или сидеть ночь напролёт, работать, что он и сделал в итоге. В своей московской квартире, большой и, кажется, ещё больше опустевшей за время его отсутствия, ему было неуютно. Даже дорогой дубовый письменный стол, покупкой которого он так гордился, не радовал. Заваленный документами и папками с отчётами, он казался сосредоточением жизни в этой квартире. Всё остальное выглядело забытым и позаброшенным, даже постель, холодная и чужая стояла. Хотя, если честно сказать, Дима эту квартиру всегда недолюбливал. Купил её после развода, в отместку бывшей жене обставил её дорогой мебелью, такой, какая именно ему нравилась, но жить в ней подолгу у него не получалось, постоянно уезжал, а испытывая при этом облегчение, списывал его на то, что он вообще не в состоянии долго усидеть на одном месте. Ему смена обстановки нужна. А мысли о том, что ему в этой квартире пусто и одиноко, предпочитал отбрасывать в сторону. Взрослый занятой мужчина не должен отвлекаться на такие глупости, как одиночество, а уж тем более голову себе этим забивать. А когда вчера вернулся в этот дом, дверь открыл, и на него пахнуло теплом, запахом ёлки и чего-то вкусного, как-то резко выдохнул, и взглядом невольно Марину нашёл. В тот момент даже не понял почему. Но вспомнился их поцелуй, и захотелось большего, причём намного большего и немедленно. Не просто секса, за которым можно было поехать к Наташке и провести у неё вечер в тишине и полной неге, а чего-то по-особенному тёплого хотелось, в продолжение своего выдоха, такого же лёгкого, но острого. За Мариной наблюдал, как она нервничает под его взглядом, но смеётся, общаясь с детьми, как волосы со лба откидывает небрежным движением руки, и, наверное, совсем не понимает, как это выглядит, когда тонкие пальцы тёмные кудри за маленькое ушко заводят. Иногда после этого Марина замирала, ладонь перемещалась на её шею, а сгиб локтя касался груди. У Грановича каждый раз, после такого, в горле першить начинало. Так кто виноват, что он даже не попытался себя остановить, когда выдержка иссякла? За руку её взял и наверх, в свою комнату повёл. Мысль о том, что она не поймёт и не позволит к себе прикоснуться, ещё мелькнула, но как только дверь спальни за ними закрылась, и Дима Маринин взгляд встретил, всё ушло. А теперь вот она его, явно, избегает. Чувство вины её догнало и, кажется, с ног сбило. Да и он тоже хорош, ему, конечно же, не следовало забывать, что Марина требует к себе особого отношения. А он просто уснул, усталость своё взяла, а теперь вот придётся Марине объяснять своё пренебрежительное, как она наверное думает, отношение. Наверное, правильнее всего будет прощения попросить. Вот только как?

— Как день прошёл?

Марина голову подняла.

— Нормально.

— Разговоры прекратились?

— Как сказать… Если не считать бабулек, живущих поблизости, и которые теперь приходят на меня посмотреть и посплетничать, то разговоров стало меньше.

Гранович рассмеялся.

— Ничего, и им, в конце концов, надоест.

— Очень на это надеюсь.

Дима допил воду, не спуская с Марины глаз.

— Марин…

Она голову повернула и взглянула на него.

— За стол садишься?

Он кивнул.

— Да. Только портфель в кабинет отнесу. Сейчас вернусь…

Марина отвернулась от него, как ни в чём не бывало.

— О чём ты с Антоном говорил, — спросила она Грановича после ужина. Дети из-за стола раньше убежали, оба чем-то сильно важным заняты были, а Марина с Дмитрием вдвоём остались, и о чём-то нужно было говорить. Марина замечала, какие взгляды на неё Гранович бросает и почему-то боялась того, что он ей сказать может, вот и искала старательно постороннюю тему.

Он глаза от своей чашки с чаем поднял.

— Когда?

— Когда вы приехали, у машины. Я видела в окно.

— Просто говорили.

— Антон выглядел виноватым. Он что-то натворил?

— Да ничего он не натворил. Обычные мальчишеские дела. Тройки, рогатки и девчонки.

Марина чаем поперхнулась.

— Какие девчонки?

Дима вдруг рассмеялись.

— Обыкновенные. Сколько ему лет-то, забыла? Самое время начать изучать эту сторону жизни. Хотя бы за косички подёргать.

— У кого ты сейчас косички видел?