Ей четыре года, напомнил он себе. Всего четыре. Что ты дёргаешься?

Поздно вечером, собираясь идти спать, Дмитрий в гостиной, у большого окна, увидел Марину. Она стояла, занавеску рукой отвела, и смотрела в темноту. Гранович не понимал, что она там видеть может, но смотрела внимательно, не отрываясь. Он тихо-тихо дверь кабинета за собой закрыл, хотел пройти мимо Марины молча, настроения не было что-то обсуждать, и даже до лестницы дошёл, но всё же обернулся и спросил:

— Что-то случилось?

Она дёрнулась, рука, по крайней мере, дрогнула, и занавеска выскользнула, лёгкой пеной загородила окно. Марина обернулась и на Дмитрия посмотрела, лицо было растерянное, видимо, на самом деле, не слышала его шагов. Можно было и уйти. А он остался зачем-то.

— Нет. Просто не спится.

Гранович руки в задние карманы джинсов сунул, а потом не удержался и на окно кивнул.

— А там что?

Марина немного рассеяно улыбнулась.

— Там снег. Много снега, и деревья, и луна. А главное, никого нет.

Он сделал шаг.

— Не можете привыкнуть к пригороду?

— Не могу, — созналась она. — Я всю жизнь жила, понимая, что кругом люди. Даже когда дома одна, за стенкой соседи, наверху шаги, этажом ниже телевизор работает. В окно выглянешь, а там тоже люди, дети гуляют, машины подъезжают. А тут так тихо.

— Не понимаю, это хорошо или плохо?

— Наверное, хорошо. — Марина покачала головой и тихо рассмеялась. — Не знаю.

— В субботу приедет ваш отец, Марина, — решил он её успокоить. Ему не очень нравилось её настроение, и даже то, как она улыбалась. Столько грусти было в её глазах. Нервно облизывала губы, голову опустила, и, кажется, не очень радовалась, что ему пришло в голову с ней заговорить. Так бы и стояла у окна, в одиночестве, и выглядывала что-то непонятное за окном. Интересно, а мужа она тоже так ждала? У окна?

— Это хорошо. — Подняла на него глаза. — Скажите, Дмитрий Алексеевич…

— Почему вы так ко мне обращаетесь?

Она сбилась на полуслове, и взгляд стал удивлённым.

— Как?

— Так официально. Кажется, мы в самом начале договорились с вами… В конце концов, я зову вас Мариной. — Гранович улыбнулся. — Или мне тоже перейти на отчество?

— Не нужно. — Марина занавеску зачем-то расправила, какую-то складочку сделала, затем от окна отошла. — Просто вы всегда такой занятой, и все вокруг вас зовут Дмитрием Алексеевичем, вот и мне показалось это… уместным, — наконец подобрала она нужное слово.

— Все остальные не живут со мной под одной крышей.

— Да, вы правы.

— Так что вы хотели спросить?

— Вы не будете против, если мы… то есть я, куплю настоящую ёлку?

— А почему я должен быть против?

Марина пожала плечами, явно стараясь уклониться от ответа. Но когда они глазами встретились, Марина решила сознаться:

— Николай Викторович предупреждал меня, что вы… не большой приверженец семейного уюта. А тут ёлка, камин, подарки…

— Даже подарки будут? — Гранович несколько натянуто усмехнулся. — Думаю, я как-нибудь переживу.

— Значит, вы не против?

— Марина, вы не должны спрашивать у меня разрешения.

— Я знаю, — проговорила она потерянно. — Просто никак привыкнуть не могу.

— К дому? — догадался он.

— Да. Дети всегда мечтали о большой ёлке, а нам совершенно некуда было её поставить, а тут столько места. Что даже страшно.

— Марина, а вы с Надеждой Михайловной говорили?

— Да. — Она выглядела немного испуганной. — Хотя, я могла бы…

— Не могли бы, — отрезал он. Прошёл к дивану и сел на подлокотник. — Марина, я не знаю, о чём вы говорите со своим отцом, но вы по-прежнему растеряны. И не понимаете одной очень важной вещи.

Марина руками себя за плечи обхватила, и невольно нахмурилась, не понимая, к чему он клонит.

— Какой?

— Вам не дом достался, это не наследство и не подарок. Нельзя продолжать ходить по полупустому дому, и смотреть на пустые углы. Нельзя спрашивать у меня разрешения поставить ёлку. Марина, ваша жизнь изменилась.

— Я понимаю.

— Нет. Вы ведь боитесь.

Марина нервно усмехнулась.

— Я не вижу в этом ничего удивительного. Не каждый день такое случается.

— Я знаю, и я понимаю. Но мне кажется, что вы никак не можете это принять.

— Я стараюсь привыкнуть.

— Вы дочь Стеклова. В вашем городе вы уже знаменитость, хотите вы этого или нет. На работе пристают с расспросами?

— Всё, что знала, я уже рассказала, — призналась Марина.

— Вы могли этого не делать. Всем всё не расскажешь и не объяснишь. Когда-нибудь невозможно будет прятаться в этом доме. Придётся принять всё, как есть. Придётся где-то появляться с отцом под руку, придётся быть его дочерью, придётся улыбаться людям и прятать растерянность. И я даже не спрашиваю, готовы ли вы к этому.

Марина смотрела на него во все глаза.

— Зачем я ему нужна? В смысле, там… с ним под руку.

Гранович спокойно пожал плечами.

— Это бизнес. И всё когда-нибудь достанется вашим детям. По-моему, это небольшая плата.

— Бизнес, — повторила Марина за ним, и тоже присела, правда, на стул у окна. — Я не понимаю, как можно этим жить. Мне никогда не нужно было столько денег.

— А дело не в деньгах. Кто занимается бизнесом ради денег, ничего не добивается. Дело в смысле, в азарте, в удаче, которую ещё нужно поймать. В умениях и стараниях, в бессонных ночах, и в том чувстве, когда ты понимаешь, что всё получается и именно ты был прав, а не конкуренты. — Дима покивал. — Да, дело не в деньгах.

— Вы азартный человек, Дмитрий Алексеевич.

— Я просто знаю, чего хочу. И я не хочу денег, Марина. Я много работаю, но я знаю, ради чего я это делаю. Я люблю комфорт, люблю дорогие машины, люблю хорошо отдыхать. Иногда. И когда я это получаю, это не просто игрушка, это результат большого труда. Я не вижу в этом ничего плохого.

— Я не говорю, что это плохо.

— Вы меня не понимаете.

Она едва заметно дёрнула плечом.

— Может быть. Но в данный момент жизни, деньги — это последнее, что меня интересует.

— А что? Бывший муж?

Она вскинула на него укоряющий взгляд.

— Дети.

— А-а. Ну что ж, это достойный повод. Так может ради них стоит начать всё сначала? У вас все возможности для этого есть. Сделайте это для них, и ваши дети начнут брать с вас пример.

— Настоящий сеанс психоанализа.