— Я хочу знать, насколько хорошо ты был знаком с Магером и Бюхером, погибшими, — продолжил он, расстегивая куртку и морщась от мерзкого ощущения прилипшего к шее воротника; солнце сегодня было попросту беспощадным. — Кроме тебя и Карла, трактирщика, в Таннендорфе нет людей, к которым они хоть раз являлись в дом — это так?
— Навроде того, — пожал плечами пивовар. — Они, видите ли, были людьми не шибко желанными в компании, если вы меня понимаете. Скверные были люди, если уж так говорить.
— Да, я слышал.
— Вот я и говорю. Ни к кому они не ходили, да.
— А к тебе? — терпеливо повторил Курт, облизнув сухие губы и подумав, что глотнуть сейчас пивка — не такая уж и плохая мысль.
Каспар отставил ведро в сторонку и отер лоб рукавом темно-серой рубахи.
— Приходили, само собой разумеется. Ко мне все приходят, когда Карлово пойло осточер… надоедает. Я ведь по семейному рецепту варю, и водой, меж прочим, не разбавляю. Вы проверьте, майстер Гессе, у него рядом с бочкой наверняка еще одна стоит, с водой, иначе быть не может…
— Каспар!
— Да, — спохватился тот, — виноват, майстер Гессе… Ну, да, приходили они ко мне, не раз. А что?
— Насколько мне удалось узнать, оба были не слишком дружелюбно настроены друг к другу, однако хочу спросить: тебе не доводилось ли видеть их вместе? Не в те минуты, когда они переругивались через ограду, а на улице, скажем, или еще где? — совершенно для проформы спросил Курт, прислушиваясь к постуку топора на заднем дворе; он не ожидал ничего нового и не удивился, услышав:
— Нет, майстер Гессе, вот разве что у Карла, да у меня столкнулись раза два. А так, чтобы просто вместе шли по улице да беседовали — этого нет, не бывало.
Курт вздохнул, глядя, как пивовар вываливает в порубленную зелень содержимое помойного ведра, и перекривился от пакостного запаха, облаком повисшего вокруг него в горячем, душном безветренном воздухе. Сделав два шага вспять и в сторону, он осторожно вдохнул сквозь зубы, дабы не глотнуть кислого зловония, и продолжил:
— А из замковой стражи у них были знакомые? пускай не приятели, но хоть те, с кем они знались чуть короче, нежели с прочими?
— Да что вы, майстер Гессе, — даже засмеялся Каспар, исступленно перемешивая в ведре мерзостно чавкающую разящую массу. — Те, кто служат у господина барона — они и так мало с кем знакомство водят; они вообще задаваки, иной раз встретишь — и не поздороваются.
— Странно, — пожал плечами Курт, глядя на свиное рыло, вылезшее теперь уже по самые уши и нетерпеливо подрагивающее пятачком; бедолага, неужто она это будет есть?.. — Весьма странно. С чего бы такая заносчивость? Барон при последнем издыхании, замок того гляди развалится, жалованья не платят — из-за чего нос задирать?
Каспар улыбнулся, скосившись в его сторону, и снова отвел взгляд, уставясь в свое кошмарное ведро.
— Это вам чудно, майстер Гессе, а у нас тут эти пятеро — единственные люди 'с положением', по сравнению с нами-то. Вам, прошу простить уж, может статься, и невдомек, а только когда кто-то обретает право нацепить на себя оружие, это много чего значит. К примеру, то, что на всех, включая собственных сродников, он начинает посматривать свысока. А уж о прочих — что говорить…
Курт только молча повел головой — не то качнул, не то изобразил кивок, припомнив, как курсантов академии впервые выпустили за ее стены при всего-то кинжалах; сколько было гордости, какие надменные взгляды бросали будущие следователи на прохожих… Теперь при воспоминании об этом становилось смешно и немного совестно.
— Вы уж на свой счет не принимайте, майстер Гессе, — завершил Каспар почти просительно; он отмахнулся, только сейчас заметив, что левая ладонь лежит на гарде, и опустил руку.
— Я понимаю, — Курт обернулся на калитку за своей спиной, в последний раз припоминая, все ли он спросил, что мог; пивовар осторожно тронул его за рукав:
— Точно не хотите попробовать, майстер Гессе?
— Что? — он снова обратил к Каспару взгляд, и тот словно весь как-то расползся в заискивающей улыбке.
— Моего пива. Не пожалеете.
— Неси, — сдался он, подумав, что сейчас кружечка холодненького и впрямь не помешает — предстояло еще наведаться в пять домов, а солнце, казалось, прожигало макушку насквозь, грозясь обратить и без того скверно соображающий мозг в тушеную массу, да и в горле пересохло…
Когда пивовар скрылся в доме, Курт снова привалился к стене, стараясь укрыться в недолгой тени полностью и размышляя, не стоит ли сделать перерыв и завернуть к речке; сейчас он от всего сердца пожалел Бруно, стучащего топором позади жилища Каспара. Погода была, мягко сказать, не для физических нагрузок.
Отлипнув от нагревшегося камня стены, он, на ходу снимая куртку, прошагал за угол дома, остановившись в пяти шагах от бродяги, окруженного расколотыми вдоль полешками; бросив свое орудие на траву, тот укладывал их в поленицу. Курт пригляделся оценивающе. В последний год или около того Бруно явно нечасто бывал на солнце — загар, бесспорно, имелся, однако почти сошел. Но и тот, давнишний, был загаром крестьянина — плечи и спина до пояса, почти не касаясь груди и лица, и сейчас Курт мог бы спорить на все наличествующие у него средства, что не один год Бруно провел вот так, без рубашки, на солнце, склонившись над землей…
Неужели беглый? Кажется, сходится: обосновался в тихой, глухой деревне, где никто ни за чем и ни за кем не следит, откуда пришел и куда шел — неизвестно…
Бруно, словно ощутив его взгляд в спину, распрямился, обернувшись, и мгновение смотрел безвыразительно, точно на столб, а потом улыбнулся — все той же язвительной, почти издевательской
