— Хорошо, — продолжал Курт, стараясь не дать ему опомниться. — Мне нужен один из твоих верховых. Сейчас. Вон тот.
Солдат обернулся на парня, попятившегося под двумя направленными на него взглядами, и снова посмотрел на Курта.
— Зачем?
Долю секунды он решал, как лучше поступить — смягчить сейчас тон разговора, постаравшись проникнуть этого вояку важностью любого дела Конгрегации и почетом, каковым следует считать помощь ей, или заговорить доверительно, показав, что и человек со Знаком может быть просто человеком, которому бывает нужна помощь, или же продолжать в прежнем духе. В первом случае есть риск нарваться на долгое обсуждение важности невнятных дел Церкви по сравнению с доставкой хозяйской брюквы в целости на отдаленный рынок, и не факт, что из этого разговора, если он затянется дольше, чем на минуту, Курт сумеет выйти с честью, ибо для этого человека уцелевшая брюква несомненно важнее высоких материй. Во втором случае есть риск оставить о представителях Конгрегации неверное впечатление — как о людях, не умеющих идти до конца и не знающих себе цену. Остается продолжать сжимать кулак, готовясь в случае необходимости стукнуть им по воображаемому столу…
— Это тебя интересовать не должно, — заставив себя посмотреть в глаза собеседнику, ответил Курт тихо, и — о чудо! — получилось; солдат смешался, отведя взгляд, замолчал на мгновение, а потом махнул рукой, подзывая парня к себе.
Тот тронул коня излишне резко, подъехав впритирку, потом, спохватившись, сдал назад, слез с седла и приблизился, переводя взгляд со своего главы на Курта, который отметил про себя, что не ошибся в выборе — этот полетит стрелой, без остановок и передышек, лишь бы не встретиться с ним снова…
— Дальше вы поедете без него, — сообщил он, меряя парня взглядом. — Этот человек остается со мной. Свободен.
— Я не хотел бы показаться непочтительным, — уже не столь уверенно начал солдат; помолчал, глядя на подчиненного странным взглядом, и снова повернулся к Курту. — Только один вопрос: он что-то натворил?
Сын, вдруг осенило его. Ну, конечно. Внешнее сходство минимально, но есть — с возрастом будет больше; упряжь обеих лошадей, как стало видно вблизи, почти одинаковая, даже одежда в чем-то, несмотря на отсутствие общей формы у сопровождающих обоз солдат, у этих двоих была схожа. Вот в чем дело. Обкатка начинающего бойца на сопровождении — относительно безопасная тренировка на выносливость и умение держаться в седле подолгу. А тут такое…
Лицо удалось сохранить даже не каменным — железным.
— Нет.
Теперь можно было проявить немного мягкости, не боясь уронить достоинства, и Курт улыбнулся — постаравшись, чтобы это было сделано едва-едва и не слишком дружелюбно.
— Ничего с твоим сыном не случится. Езжай. Расходуется мое время.
В глазах солдата любой, даже не слишком внимательный собеседник, сейчас не мог не увидеть облегчения и пораженного, почти испуганного удивления осведомленностью, казалось бы, случайно встреченного на дороге инквизитора; и ладно, подумал Курт, глядя, как тот взбирается в седло, прощаясь с парнем взглядом, и медленно направляет коня в сторону замершего в молчании обоза. Пусть поломает голову.
На парня он пока не смотрел, следя за тем, как медлительно мало-помалу удаляются телеги и всадники; старый солдат шагов через двадцать кинул взор на сына и, повстречавшись взглядом с Куртом, поспешно отвернулся. Парень же переминался с ноги на ногу, тиская в руках повод, и, кажется, опасался даже дышать, не говоря уж о том, чтобы поторопить господина следователя с разъяснениями. Наконец, когда люди и повозки в отдалении стали казаться игрушечными фигурками, Курт обратился к нему, теперь менее жестко, но по-прежнему стараясь смотреть прямо в глаза.
— Как твое имя? — спросил он, придавая голосу ту интонацию, с которой общались со своими подопечными наставники академии святого Макария; парень шумно сглотнул, еще более выпрямившись, взгляд забегал, пытаясь не отвращаться от его глаз и одновременно не встречаться с ними.
— Пауль.
Голос у него был ломким от испуга: заверения в том, что за ним нет никакой вины, то ли не подействовали на него, то ли уже были позабыты; Курт подбодрил бледного, как полумертвый, парня уже чуть мягче:
— Пауль… дальше?
— Пауль Кюрнер, майстер инквизитор, — отрапортовал тот. — Солдат барона Бланкенштайна.
— Хорошо, Пауль, — кивнул он. — Моего имени тебе знать не надо.
И слава Богу, прочел он в светло-серых глазах напротив.
— Мне необходима твоя помощь, — продолжал Курт, наблюдая за тем, как его лицо расслабляется, обретая выражение изумленное и даже польщенное, и еще раз похвалил себя за правильный выбор. — О том, что я скажу сейчас, и о том, что ты потом сделаешь, не должен знать никто. Ни одна живая душа. Даже отец.
— Даже духовник?.. — растерянно проронил тот.
Вот как, приятно удивился Курт. Добрый католик. Можно было похвалить себя в третий раз, последний, для ровного счета; похоже, уроки по постижению законов человеческого поведения даром не прошли, и кое-что в людских лицах он все-таки разбирает, если до сих пор не обманывался…
— Даже духовник, — торжественно подтвердил он. — Это дело Конгрегации.
На бледных щеках Пауля проступили два ярко-розовых пятна, и Курт решил, что пафосную часть пора окончить — парень и без того начал буквально светиться от гордости.
— Сейчас ты свернешь с этой дороги, — перешел к указаниям он, — и отправишься в Штутгарт. Нигде не останавливаясь, ни с кем не говоря. Не ввязываясь в неприятности; даже если ты увидишь, как какой- нибудь разбойник режет на части прекрасную девицу, которая жалобно призывает помощь — ты должен
