Мысль развить не удалось. Подъехал автобус и увез Бориса Никитича.

Дома, только я села за машинку, явилась дочь с подарками — рисунками, свернутыми в трубку и нанизанными на проволоку:

— Выбирай — какой!

— В середине.

— А ты пока печатай, печатай, — как мясо с шампура дочь снимает с проволоки скрученные рулоны. — Вот этот ты выбрала? Мышка чистит зубы красной зубной пастой. Подходит?

— Вполне.

Теперь она присоседилась с краешка стола, рисует.

— Похоже на гориллу?

— Похоже.

Дети мне никогда не мешают. Напротив, их присутствие вносит в жизнь порядок. Вселяет надежду.

Рассыпьте бисер!

Стоило нажать на кнопку дверного звонка, раздался оглушительный плач. Сначала один голос, затем вступила вторая девочка. От меня они шарахнулись. Уцепившись за ноги мамы, уползли в комнату. «Закрой дверь!» — донеслось сквозь всхлипывание.

Мне ничего не оставалось, как отправиться в кухню. Там курил бодрящийся отец малюток. Рев не утихал. Мы пили чай, курили. Задавая папе вопросы, я не слышала ответов: детский отчаянный ор стоял в ушах, надо было что-то делать. Сейчас же. Срочно.

Помню, я вдруг резко встала и пошла в комнату. Не глядя на Аню и Таню, прибившихся к маме с боков (плакали ли они в ту секунду — не помню), села к ним спиной, достала коробку пластилина и принялась лепить. Лепка успокаивает меня, как иных вязание. Вылепила кошку, котят. Видимо, наступила полная тишина, поскольку всё, что я говорила кошке и котятам, звучало неестественно громко.

Мы с кошачьей компанией горевали, что перепутали адрес, попали не в ту квартиру. Туда, куда мы намеревались идти, нас ждали. Там были приготовлены сосиски и молоко. Здесь и кормить нас нечем. К тому же такой мороз. Затем я встала, положила кошку с котятами в наскоро вылепленную корзинку и двинулась к дивану. Еще вспомнила вслух, что несла детям в тот дом, где нас ждут, коробочку с бисером. Где же она? Ах, да, в кармане. Бисер я «нечаянно» рассыпала. Эх, теперь кошке с котятами до ночи подбирать. Пока все до единой бисеринки не подымем — не уйдем. А тут пришли не в тот дом, да еще бисер просыпали.

Аня и Таня подползли к моим ногам. Их милая мама была напряжена, как струна. Пока дети подбирали с полу драгоценности, я учила маму лепить корзинку — чтобы куда-то ссыпать собранный бисер. Да, я щедрая, пусть меня здесь не хотят, а я все равно люблю всяких детей, и подарки им тоже люблю дарить.

Корзинку оказалось вылепить просто. Девочки справились с этим, отойдя от меня на почтительное расстояние. Всё. На сегодня хватит. Надо ретироваться.

В тот день был жуткий мороз, но мне было жарко. Щеки горели, а внутри образовалась какая-то сладкая пустота. Отец малышек провожал меня до автобусной остановки. Спрашивал, как это все произошло, — ведь уже полгода, как они не подпускают к себе взрослых. Я не знала, что ответить.

Следующий мой приход прошел гладко. Аня и Таня доверились мне. Мы лепили, вернее, я лепила их руками, которые они не отдергивали. Обучаемы девочки были прекрасно. Наш с ними контакт я считала упроченным. Теперь нужно было, чтобы в моем присутствии в квартиру кто-то позвонил. Например, пусть соседка придет за солью. Все равно кто. Оказалось — родители с соседями не знакомы, и нет таковых, кто мог бы прийти к ним за солью. Не страдают ли родители аутизмом ? Нет, они оба деликатные, стеснительные, ежесекундно краснеют. Тогда идем в гости! К детям. У меня были в этом районе знакомые дети. Родители засомневались — надо ли так спешить? Сомнения имели основания. Но интуиция подсказывала — надо ловить момент, форсировать. Не дать опомниться.

И мы пришли в гости к детям.

Это было испытанием. Первый час у обеих болел живот. «У нас дома собака. Нам надо к собаке», — твердили они про выдуманную собаку. Дети в группе, заведомо подготовленные мной, проявили не то что предельную, «запредельную» терпимость. Они им всё дарили и всё прощали. Ко второму часу контакт начал налаживаться.

Мама девочек держалась на славу. Если бы она поддалась панике, мы бы все проиграли. В конце занятий дарились подарки. Занятия стали регулярными — раз в неделю гостеприимный дом наполнялся детьми, мы лепили, рисовали, а потом пили чай с печеньем.

Теперь девочки стали не просто контактными, а агрессивно общительными. Главное мы преодолели, теперь следующей задачей стало научить их дружескому, братскому общению. На это ушло гораздо больше времени, чем на сражение с аутизмом.

Да, думаю, никакого аутизма, описанного детским врачом (по его просьбе я поехала к Ане и Тане), не было. Что же было?

Дело в том, что девочки дважды побывали в реанимации в боксе. Во второй раз врач скорой помощи (по рассказу мамы) с ними играл, шутил, а потом и увез туда же, в бокс реанимации, где они и в первый-то раз кричали сутками напролет.

Сложилось отношение к взрослому миру как враждебному, где покажутся добрыми и веселыми, а потом заберут в машину и увезут от папы с мамой.

Упорство, с каким девочки полгода отказывались от общения со взрослыми, усугублялось их двойничеством. Вдвоем их противостояние было, по-видимому, действительно мощным. И по всем признакам подходило под аутизм.

Сейчас девочки уже в первом классе. Все у них нормально.

А с их мамой, моей ровесницей, мы подружились. Меня пленили ее терпение и выдержка. Редко, признаюсь, я нахожу в родителях «трудных» детей такую моральную поддержку, такое умное послушание, какое обнаружила мама Тани и Ани.

Один на один

В нашей студии было оборудовано фойе с цветным телевизором — для родителей. В подвале ДЭЗа, где нас с детьми приютили, таких удобств нет. Родители сидят здесь же, поодаль. Их лица мне примелькались. Но вот однажды увидела незнакомку. Инспектор?

Нет, не инспектор, родительница. Откуда-то она узнала, что я лечу аутизм. Хочет привести на занятия своего сына. Я объяснила, что это ошибка, у меня был один случай, с девочками-близнецами, но у них не было аутизма. Мать семилетнего «аутиста» не отступает: она читала мои книги, она почему-то уверена, что именно я справлюсь с Игорем.

Итак, они прибыли в следующую субботу на занятия.

Начал Игорь с того, что ударом кулака смял наш картонный дворец, вылил на него сверху бутылку клея, укусил за руку соседку, оплевал всех, кто был рядом с ним. Все происходило так стремительно, что я растерялась. Поведение Игоря вызвало настоящий шок у детей. Они сгрудились по другую сторону стола. Вокруг Игоря образовалась мертвая зона. Родители с недоумением и ужасом наблюдали за «новеньким». Мать Игоря держалась спокойно. Видно, все это ей было не в новинку.

— Наколдуй царство – вопил Игорь.

Я послушно расставляла на столе бумажные башенки со шпилями (останки царства), но тотчас раздавался крик:

— Расколдуй царство. Я не хочу его. Расколдуй немедленно!

Стало ясно: Игорь не сможет заниматься в группе. И дорога назад заказана. Заниматься с ним придется индивидуально.

Жили они на противоположном от меня конце Москвы. Три часа дороги — ничто по сравнению с теми испытаниями, которым подверг меня Игорь в первый месяц занятий. Стоило мне начать лепить, Игорь взбирался на стол, ложился на него животом и бил ногами. А то нападал на меня со спины, неожиданным прыжком валил со стула, душил, царапал.

При этом Игорь умел читать, писать, проявлял незаурядные способности к математике. Однако общался он на уровне грудного ребенка. Когда младенец тянет мать за волосы и норовит ткнуть пальцем ей