Примерно так.

Действительно, с горечью узнаю, что перестала существовать деревня Фатьянка. Открытая каждому путнику нашего Никольского сельсовета деревня.

Некогда ряд двухэтажных узорных изб был украшением деревеньки на зеленой, обтекаемой лужайке. В этой деревне жила наша одноклассница Нина Соболева. Это была девочка с особенным нравом. Умела наряжаться, быть всегда румяной, счастливой. С глазами тайной деревенской кокетливости. Горделивой… С предрасположенностью крепкой независимой женщины.

— Соболеву помнишь? В деревне Фатьянка на старой дороге.

Иные забылись, а я ее помнил. Девочку, у которой серые глаза. Из деревни, которая стояла на старой дороге. Которая приходила в школу в нарядном желтом с цветами и кистями платке…

Запомнились покатые поля за Фатьянкой, среди летнего разнотравья — желтая извилистость дороги. Еще один километр легкого пути к Николе. С горки. С предчувствием близкой сырости болотин и озерин. К деревянному переляевскому мосту через Толшму, что под самым селом Никольским. Под красной церковью Николая Чудотворца,

Была церковь… Остались одни столбы да рваные старого железа прутья. Вывернутые наизнанку. А мост тот — важнейший атрибут старой дороги.

Новое никольское поколение будет недоумевать: почему мост переляевский?

Есть на это ответ. Как мост, так и того человека, имя которого я назову, следовало бы почтить низким поклоном. Переляев Михаил Александрович. Этого старого человека я случайно встретил в Великом Устюге в 1969 году. В прошлом прораб-строитель местных дорог и мостов, он дорогами судеб в двадцатых — тридцатых годах оказался в Тотемском районе. На старой дороге, что вела в Николу.

Дорога была такой непролазной и непроходимой, опасной и длинной, что прораб трижды выругался, проклиная свою судьбу. И принялся за дело…

Минуло два года, и пошли Никольские обозы по чистому тракту — прямо к большой реке Сухоне, к селу Красному. А в 1929 году переляевские строители-дорожники возвели мост в Николе.

Какая красота! Посмотреть на творение Переляева приходили все…

Движение на дороге совсем оживилось. Но вдруг поползли слухи — один страшнее другого. На темном волоку, что за деревней Орлово, у речки Половинницы, обозников стали грабить. Бывало и убивать. Вот тут-то и появился недобрый смысл названия волоку — его стали называть Переляевским:

…Михаил Александрович тогда горестно улыбнулся: «Были времена, помнят меня люди…»

Мост со строительством новой дороги на Николу потерял свое значение. Рушился, догнивал. Теперь одни столбы из реки напоминают о былом его величии. Не стало и Михаила Александровича.

В Великом Устюге его помнят по нынешнему городскому рынку. Это он, уже будучи старцем, нашел место в городе, возвел постройки. Рынок стал просторнее и удобнее. Было бы чем торговать. А в недавнюю бытность Н. Рубцова была построена новая дорога.

…Выхожу на высокий сухонский берег. Красное село. Приземистое, с разрозненными старыми постройками на окраине. За селом начиналась старая дорога. Тянет узнать, посмотреть на ее первую версту. Вспоминаю всю ее от начала до конца. Только нет пока времени и полной власти над собой, чтобы пройти ее, как в молодые годы. А впереди — новая дорога.

…Когда привезли в наш детский дом группу малышей-первоклашек (по-моему, их было 16 человек), наши воспитатели собрали нас, познакомили и сказали нам, что поскольку мы старшие, то обязательно должны взять шефство над малышами и заботиться о них, как о своих братьях и сестрах. Мы, «старшие», ученики 2–4-го классов, в те суровые, военные, очень тяжелые годы слова воспитателей восприняли как должное, ведь мы считали себя действительно взрослыми и были серьезными не по годам. Я взяла шефство над Леной Дроздовской, а с Колей Рубцовым подружились как-то само собой. Он сразу выделился из своих сверстников… Шла война, с одеждой было трудно, по росту и по размеру вообще невозможно было подобрать ее, и мы помогали малышам одеться поаккуратнее, что-то ушивали, подшивали. И что было характерно: Коля сам стремился выглядеть аккуратным и опрятным. Он никогда не ходил с оторванными пуговицами, Длинные рукава пальто не болтались — он их обязательно подогнет, брюки на нем сидели ладно и аккуратно. Эта подтянутость его и серьезность вскоре проявились и в учебе. Учился он хорошо. В классах было холодно, ноги мерзли, хотя мы и сидели одетыми, в пальто и в Шапках. Учебников не хватало, писали на старых книгах и газетных тетрадях (сами линовали их).

…Он был очень любопытен. Едва ли не каждую перемену подходил со своими друзьями к моему столу и задавал массу вопросов: как, почему, где, что? — все надо знать ему. Старался быть первым во всем. Задачки решал лучше всех, писал лучше всех (четкий бисерный почерк у него был).

А если что читаешь, особенно стихи, он и ротишко раскроет. Обожала я Пушкина, много знала наизусть, Никитина — тоже. И ученики мои полюбили их стихи. Видимо, что любит учитель, то прививается и детям.

На уроках грамматики читала ребятам предложения из произведений Пушкина и Никитина, разбирала их. Учили стихи. Коля обязательно спросит: «А вы знаете все наизусть? Расскажите». И вот я читаю «У лукоморья…», или «О попе и о работнике его Балде», или еще что-нибудь. Смеются. Коля громче всех. А я рада, что их лица просветлели.

Коля любил читать стихи, и читал хорошо. Встанет, расставит ноги, смотрит куда-то вдаль и декламирует, а сам, кажется, мысленно — там, с героями стихотворения. Я часто ставила его декламацию в пример остальным: читайте вот так; а ну, расскажи еще раз, пусть ребята поучатся. Книжки интересные читай ему хоть каждый день! Кончаются уроки, и опять слышу Колин голос: «А сегодня будем читать?»

Третьего января 1946 года Коле Рубцову исполнилось десять лет. Самая бойкая из девчат Валечка Межакова маршем на барабане вызвала в зал всех воспитанников детдома. И Коля, меньше всего полагавший, что эта шумливая сходка собрана ради него, был весело вытолкан к елке с флажками, где и вручили ему роскошный по тем временам сверхподарок — десять цветных горошин-драже!

А потом принесли единственную на детдом хранимую под ключом гармонь и потребовали:

— Играй!

Игре на гармошке Колю никто не учил. Сам, вечер за вечером, научился. Часто после просмотра какого-нибудь кинофильма его зазывали в класс или спальню и там умоляли вспомнить мелодию песни. Вспоминая, он тут же играл, а девочки пели, и было в такие дни всем по-особому и приветно, и весело, ну точно как дома около мамы.

Новогодняя елка с флажками. Десять круглых конфет. Знаменитая песенка о Катюше. Это запомнилось Коле. Запомнилось также и то, как его попросили:

— Прочитай, Колюха, стихотворение!

И он, запихав от волнения руки в карманы штанов, поднял голову и прочел: