НАДЯ. Ну вот. А я поступила дипломатично. И теперь, когда есть прямые доказательства (дружески подмигивает Оле), я и говорю правду.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Это совсем другое дело. Но только… но почему он голый?

ОЛЯ. Голый? А разве он голый?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Да. Не раздетый, а именно голый.

ОЛЯ. Это для меня новость. Когда я уходила, он был одетый.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (довольный своими сыскными способностями Наде). Что скажете, мадам?

ОЛЯ. Уж не приревновать ли мне его к вам, Надя? Я вам так доверяла.

НАДЯ. Успокойтесь оба. Оля, ты разве забыла? Вы сами сказали, что у вас отключили горячую воду?

ОЛЯ (хлопнув себя по лбу). Бог мой! Ну конечно, он же изъявил желание помыться.

НАДЯ. Не только изъявил, но и полез в ванну. А уже в ванной заснул. Потому и голый.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. А если он заснул в ванной, то кто его оттуда вытаскивал?

НАДЯ. Я.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Голого?

НАДЯ. С Аллой.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (взрываясь). С Аллой? И вы на него смотрели?

НАДЯ. Нет. Мы с закрытыми глазами. На ощупь.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Что-о?!!

НАДЯ (зажав уши). Тише! Ты перепугаешь бедную женщину.

ОЛЯ. Правда. Послушайте, как бьется мое сердце. (Кладет руку Павла Андреевича себе на грудь.) Это от испуга.

НАДЯ. Оля, попрошу без эротики.

ОЛЯ. Мужчину может успокоить только эротика.

НАДЯ. Моего мужчину эротика возбуждает.

ОЛЯ. Счастливая. Моего эротика усыпляет.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Вы лучше дайте его одежду.

НАДЯ. Одежду? А его одежды нет.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Что значит нет? Он что, к нам в гости пришел без одежды? Что, в мой дом уже можно ходить без штанов?!

НАДЯ. Павлик!

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Одежду! Я требую одежду!

НАДЯ. Тебя бы сейчас на митинг к Шарикову, то есть к Ампилову. С таким голосовыми данными ты стал бы его любимчиком.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Одежду! Одежду!

НАДЯ. Да не кричи. Нету одежды. Пропала. Ее украли.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Что за чушь? Кто мог украсть одежду?

НАДЯ. Они.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Кто они?

НАДЯ (показывая наверх). Они.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (озадаченно). Они?

НАДЯ (с глазами кающейся Магдалины, устремленными к небесам). Они.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Как ты себя чувствуешь, Надя? Оля, вам не кажется, что ей плохо?

ОЛЯ (вглядываясь в лицо Нади). С таким выражением лица, Павел Андреевич, плохо не бывает. С таким выражением бывает только очень хорошо.

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Павел Андреевич, Надя! (Оле.) Здравствуйте. Скажите, друзья, какое платье мне лучше надеть: белое длинное или черное, строгое? Черное меня стройнит.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Черное.

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Спасибо. (Уходит, но возвращается.) Но белое не лучше?

НАДЯ. Лучше.

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Я тоже думаю белое. (Уходит, но возвращается.) Но черное отвечает цвету чемоданчика, а ведь это символ.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Какого чемоданчика?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Сказал же: надевайте черное.

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Спасибо. (Уходит, возвращается). Но цвет крокусов — белый. А это тоже символ. А вот одежда и черная и белая. Рубашка белая, а брюки — черные.

НАДЯ. Одежда?

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Ну да. Мне ее подкинули и чемоданчик этот.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Кто подкинул?

СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Они. (Смотрит умильным взглядом на потолок. Неожиданно подпрыгивает и убегает.)

НАДЯ. Я же говорила тебе: они!

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (подпрыгнув). Они! Они! Они!

ОЛЯ. Простите, Павел Андреевич. Мы вам доставили столько хлопот.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Пустяки. Это приятный хлопоты. (Подозрительно смотрит на потолок.) Значит, Алла ни в чем не виновата. А я ее обидел.

НАДЯ. А меня? Кто в меня из ружья палил?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (виновато). Ну-ну, целуй в моську.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (целуя ей руки). Аллочка, простите нехорошего дядю! Вы невинны, а я — злодей. (Шепотом.) Увы, я пригласил жену в театр.

АЛЛА (шепотом). Жаль. У меня пропадает такой вечер!

ЮРА. Алка, ты уйдешь сегодня? Тебе уже с работы звонили!

АЛЛА (обреченно). Ухожу.