(Напевает.) Моя мама обожает Штрауса.

ТОНКИХ. Если у него была такая же жизнь, как его вальсы, то ему можно позавидовать.

ТАНЯ. Завидовать? Штраусу? Завидовать надо нам! (Громко.) Эй вы! Слушайте! Я вас всех люблю! (Тонких.) Мы молоды, мы студенты, мы красивые!

ТОНКИХ. И сам черт нам не брат. У тебя лента распустилась.

ТАНЯ. Завяжи.

ТОНКИХ. Не вертись.

ТАНЯ (тихо). И откуда ты такой, Тонких, взялся. И какой тебя бес принес по мою головушку. Ты кто такой?

ТОНКИХ (подхватывает). Родом я из Сибири, из города Иркутска. Отец мой потомственный каторжанин, мать — из оскудевшей крестьянской семьи. Несмотря на свое происхождение, она все же согласилась пойти за земского врача. На свет я появился седьмого февраля двадцатого года. В этот же день произошло еще одно событие, не столь значительное, а именно: расстрел Колчака. Так что заря новой жизни светила мне с колыбели.

ТАНЯ. Я не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь. Но это так интересно. Давай дальше.

ТОНКИХ. Мой отец — хирург, а хирурги — те же саперы. Он резал всех: губернаторов, крестьян, интеллигенцию, генералов. После революции начальство пошло молодое, здоровое и на отца стали смотреть косо. Во всех профессиях есть завистники. У хирургов их мало. Надо совмещать вражду и операции, а это очень трудно. Я горжусь своим отцом, потому что он всегда был выше сословных различий. Он видел перед собой людей и возвращал их в строй. А дальше уж они сами разберутся.

ТАНЯ. А в гражданскую…

ТОНКИХ. А в гражданскую он вправлял грыжи чехам и колчаковцам. Однажды он отказался делать операцию и просидел за это три месяца в Александровском централе. Там он познакомился с большевиком, который в дальнейшем стал его другом. Отец и ему вырезал полжелудка. Сколько я его помню, его любимой фразой было «умом Россию не понять». А в начале тридцатых годов он добрался до продолжения «аршином общим не измерить». В тридцать пятом он умер и теперь, видимо, мне придется оканчивать четверостишие.

ТАНЯ (медленно). Ты все-таки не очень добрый.

ТОНКИХ. Добрым быть нельзя. Доброта хороша в семье. В коллективе важна честность. А для Родины, для страны необходима не столько доброта, да и не честность, может быть, а ум и мужество.

ТАНЯ. Ты далеко замахиваешься.

ТОНКИХ. Это время замахивается, а не я. Пойдем к столу. Твои однокурсники начинают закипать.

НОЖИКОВ. Романс двадцатых годов! По заказу Федора Матвеича Голованова, стахановца учебы и командира комнаты! Ша!

ГОЛОСА. Нашел, что петь!.. Нэпман!..

ФЕДЯ. Ножиков!.. Ножиков, прекрати!

НОЖИКОВ. Эх, мать честная! Золотой мой Винпром! Разливай, дорогая. Выпьем вдесятером. Буду речь говорить. (Пауза.) Всем налито? Так. Сколько себя помню, жил я весело. Вообще я человек веселый. Но есть у меня одно такое… желание. Хочу иметь детей. (Смех.) Пятерых. (Смех.) И чтобы мои дети приходили из школы и говорили: «Здравствуй, папа». Все. Больше мне ничего не надо. Выпьем за то, чтобы мое желание исполнилось! Музыка!

ТАНЯ. Почему ты так думаешь?

ТОНКИХ. Так думают все, но не говорят об этом.

ТАНЯ. Значит, все притворяются?

ТОНКИХ. Не знаю.

ТАНЯ. Сейчас ты, конечно, добавишь, что к присутствующим, ко мне, то есть, все сказанное не относится.

ТОНКИХ. Нет, я ничего не добавлю.

ТАНЯ. Итак, все женщины — рабы. До чего это старо!

ТОНКИХ. Все истины стары.

ТАНЯ. Но это не истина! Ты ничем не можешь это доказать! На каждый твой пример я отвечу двумя.

ТОНКИХ. Видишь ли, Таня, об этом говорить не принято. Вообще чистую правду очень трудно вынести. Вот, например, и ты и я умрем. И умрем обязательно. Что может быть истинней