На рассвете холодная дрожьвдруг встряхнет полусонное тело,вздрогнешь радостно — и не поймешь,дождь прошел или жизнь пролетела…А вокруг осыпались леса,и деньки становились короче.Выйдешь в рощу — кружится листва,глянешь в небо — а там синевасквозь просветы в осиновой роще.И на этот разгул сентябрямы глядели с тобой чуть не плача,и за это тебя и менябескорыстно любила удача.Рыба шла, и на деньги везло,в пьяных драках спасались случайно,и в руке не дрожало весло,и гитара звенела печально.Мой простуженный голос хрипел,что туманное утро настало,а в то время, покамест я пел,с легким звоном листва облетала.
1967
' Лучше жариться в этой жаре, '
Лучше жариться в этой жаре,лучше пить эту горькую воду, —я не пес, чтоб лежать в конуреи печально скулить на погоду…На машине в полуденный зноймы сквозь город Каган пролетали,а Сережа сидел за спинойи лениво играл на гитаре.Но когда похоронный кортежпоказался из-за поворота,инструмент, как веселый оркестр,зазвенел, к изумленью народа.Красный гроб проплывал на рукахпо дороге, ведущей в пустыню,где асфальт и железо в пескахперемешаны с нефтью и синью.Сослуживцы майора бреливслед за гробом походкою шаткой…А Сережа запел о любвии о жизни, прекрасной и краткой.Потому что он был молодым,он закончил щемящим аккордоми воскликнул: — Житуха — живым!Я добавил: — Прощение — мертвым… —И кощунственный этот настройпрозвучал неожиданно святонад измученной зноем травой,и над скважиною буровой,и над вышкой с фигурой солдата.
1967
' Пучина каспийская глухо '
Пучина каспийская глухоо плиты бетонные бьет,и нежное слово «разлука»,как в юности, спать не дает.Нет, я еще все-таки молод,как прежде, желанна земля,поскольку жара или холодравно хороши для меня,и этот студент непутевый,и этот безумный старик,и этот, такой невеселый,спаленный дотла, материк!…И девушка в розовом платье,и женщина в старом пальто!Я понял, что славу и счастьенельзя совместить ни за что,что пуще неволи охота,что время придет отдохнуть…И древнее слово «свобода»волнует, как в юности, грудь.