Надо сказать, в этом зале Рустаму почти всегда приходилось привирать. Завидев в экспозиции портрет генсека Брежнева, посетители восхищались: неужели дорогой Леонид Ильич — тоже десантник?! А как же, не моргнув глазом, сообщал Рустам, полковник Брежнев был начальником политотдела восемнадцатой десантной армии, из состава которой формировались морские и воздушные десанты на Малую Землю. И что, интересовались наиболее дотошные, он и с парашютом прыгал? В десанте прыгают все — от солдата до генерала, отрезал Рустам и аккуратно переводил внимание аудитории на диораму художников-грековцев Мальцева и Присекина «Вяземский десант».

Несомненно, эта диорама была настоящей жемчужиной музея. На ней был изображен эпизод из самого массового десанта второй мировой войны — воздушно-десантной операции четвертого воздушно- десантного корпуса, проведенной в ходе Московской контрнаступательной операции. Тогда в тыл немцев, под Вязьму, был десантирован весь четвертый ВДК — свыше десяти тысяч десантников. Диорама изображала бой за деревню Ключи. Выписанная на огромном вогнутом полотне, картина завораживала своей достоверностью. Купола парашютов, казалось, наплывали на зрителей прямо из морозного солнечного неба. Фонограмма оглушала разрывами гранат и пулеметными очередями, а от посвиста пуль у посетителей сами собой втягивались головы в плечи. Обгорелые бревна развороченной избы тлели люминесцентной краской. Яростный бой шел буквально в паре шагов от зрителей. Каждый раз при виде диорамы Рустаму вспоминались строки Анчарова:

Посетители отходили от диорамы в состоянии изрядного смятения, к которому примешивались и восторг, и ужас, и почтение перед экскурсоводом — представителем славной когорты этих чудо-героев, отчего сам Рустам чувствовал себя довольно неловко.

Нет, ну в самом деле — что такое нынешняя служба в сравнении с тем, что выпало на долю тех парней и девчонок в военные годы? Что оружие, что парашюты — легче раза в полтора, а про характеристики и говорить не приходится. Чтобы снять часового, уже не надо к нему подползать по- пластунски с финкой в зубах — есть бесшумные автоматы с приборами ночного видения. Или вот, почему Зою Космодемьянскую повязали? Да потому, что всех зажигательных средств у нее было — банальные бутылки с бензином. Поковыряйся с ними на морозе, когда собственных пальцев не чуешь… Нынешнему диверсанту проще: выдернул чеку из зажигательной мины-гранаты, закинул ее аккуратненько куда надо и — отползай незаметно, через отмеренное время сработает взрыватель и «подарок» полыхнет ослепительной вспышкой термитного пламени. А температура у этого пламени такая, что спокойно прожигает даже стальные листы — надежная работа. Так что по сравнению со своим дедом сегодняшний десантник — ну, пусть не турист на войне, но все же…

Надо сказать, ворчливые замечания на эту тему Рустам не раз слышал от дедов-ветеранов. И ответить было нечего. И лишь однажды испытал он такое чувство благодарности, что даже в горле запершило. Вел он очередную экскурсию ветеранов. Как обычно, был среди них один дед — из тех, что вечно всем недовольны, свято верящий в то, что раньше и сахар был слаще, и девки толще, и вода мокрее, а нынешняя молодежь ни на что и не годны. И задоставал он своим ворчаньем даже своих друзей- ветеранов.

— Слушай, Петрович, да кончай ты бухтеть, пердун ты старый! — в сердцах осадил его высокий сухой старик с корявым шрамом, пересекавшим пол-лица, — Да откуда ты знаешь, что этим пацанам еще хлебнуть доведется? Да им, может, еще такое выпадет, что тебе и не снилось — у нас в России хоть одно поколение жило нормально? Вот то-то…

Этого старика со шрамом Рустам будет потом вспоминать еще не раз… А в тот день он испытал самый настоящий восторг, вдруг узнав его на одной из фронтовых фотографий — молодого, ловкого, с трофейным «шмайссером» на плече, скалящего крепкие кукурузные зубы в разбойничьей усмешке.

С этого дня Рустам стал внимательно вглядываться в лица солдат на фронтовых фотографиях, словно пытался разгадать какую-то тайну, известную только им. Это были славные люди — смелые, гордые, беспощадные к врагу и великодушные к побежденным. И такие у них были открытые улыбки, такие ясные лица, каких никогда не встретишь в сегодняшней толпе. Конечно, война выжимает из человека все силы и чувства. И не отпускает уже никогда, возвращаясь в терзающих снах наползающим танком, разрывом снаряда, приближающимся шелестом падающей мины, предсмертным криком друга…

Но. Но. Держа в руках боевое оружие, или отбив атаку врага, или вернувшись в свою часть из тыла противника — пусть смертельно усталый, раненый, вымокший и голодный, как собака — ну ведь настолько себя любой мужик человеком чувствует! Пусть на гражданке на него начальник рычал и жена с тещей веревки из него вили, зато сейчас он — мужчина. И такого чувства никогда и нигде больше не испытать. И никогда они не забудутся — те самые минуты, когда ты чувствовал себя Человеком — сильным, гордым, равным среди равных.

А еще — солдату надо знать, что за правое дело воюешь, это обязательно — иначе просто спиться недолго, стараясь страх заглушить и от неудобных мыслей избавиться. Сейчас ведь уже не бьются, как в давние времена: я завоюю эту землю для себя и моих детей и внуков, я тут самый сильный, а кто не согласен — выходи, сразимся! Спроси сегодняшнего солдата, которого послали воевать за тридевять земель: вот тебе, лично тебе — эта страна нужна? Хочешь ты здесь жить? Или чтобы дети твои здесь жили? Или просто — в отпуск сюда приезжать? Да боже упаси, дембельнуться бы скорей и забыть эти горы, или пески, или джунгли, как страшный сон. А все равно — даже самый распоследний отморозок-наемник сам себе «бла-ародную» миссию сочинит, что вы хотите. Мол, «я несу бремя белой расы». Или: «я очищаю этот погрязший в грехе мир от неверных и несу ему мою, единственно истинную веру». Или: «я борюсь с сепаратизмом, сохраняю целостность моей великой державы» (хотя год назад он воевал в другом месте, с другой мыслью: «я помогаю братскому народу обрести свободу и независимость»). В бою-то идеология не нужна, тут просто: или ты, или тебя. Или когда над погибшим другом от ярости заледенел: н-ну, молитесь, с-суки! Звездец вам пришел!! А вот когда один на один со своими мыслями остаешься — то без этого трудно.

А тут и сочинять ничего не надо: Родину защищаешь, может ли быть дело более святое?

Потому и встречались, и будут встречаться ветераны — думаете, им негде больше водки выпить и некому на болячки пожаловаться? Понятно, живых друзей повидать, ушедших помянуть — это святое. Да, то святое, что у каждого человека должно быть, а без этого он и не человек. И все же — каждый — хоть, может быть, он и не осознает это — хочет вновь испытать то давнее чувство значимости, силы, правоты своей. Человеком себя почувствовать.

Как оно чаще всего и бывает, наиболее значительные события случаются тогда, когда их меньше всего ожидаешь. Так было и в этот раз. В одну из суббот начальник музея полковник запаса Киваев отпустил всех штатных сотрудников пораньше. Заявок на экскурсии не поступало — чего людей зря мариновать. Сам же начальник музея остался, чтобы спокойно поработать над статьей для «Военно-исторического журнала».

Рустам же, пользуясь случаем, попросил у Киваева разрешения почистить крупнокалиберный пулемет ДШК, стоявший в зале «ВДВ в предвоенные годы». Ему уже давно не терпелось изучить устройство этой серьезной машины, а в курсе огневой подготовки она не значилась, ибо давным-давно была снята с вооружения ВДВ. Для чего ему это понадобилось, спросите? А почему вообще мужчины так оружие любят? Да самый-рассамый пацифист, и то — ну не может не получить удовольствие от надежной тяжести пистолета, удобно впечатавшегося в ладонь рубчатой рукояткой. И пусть не врет, что это не так — природу не обманешь, и никуда генная память мужчины-воина, мужчины-охотника не денешь. А что же тогда