ним с направленной в сторону волшебной палочкой. Гарри заговорил высоким, холодным, безжалостным голосом.
— Еще, Роул, или закончим это и скормим тебя Нагини? Лорд Волдеморт не уверен, что он простит тебя на этот раз… ты позвал меня за этим? Чтобы сообщить мне, что Гарри Поттер снова ускользнул? Драко, дай Роулу еще раз испытать мое неудовольствие… давай же, или сам его испытаешь!
В огонь полетело полено; пламя поднялось выше, на мгновение озарив полное ужаса остренькое бледное лицо. Словно всплывая из глубины на поверхность озера, Гарри тяжело задышал и открыл глаза.
Он лежал, раскинув руки, на черном холодном мраморном полу, его нос находился в нескольких дюймах от одного из серебряных змеиных хвостов, поддерживающих большую ванну. Он сел. Исхудавшее, закаменевшее лицо Малфоя словно отпечаталось с внутренней стороны его глаз. Гарри чувствовал глубокое отвращение от увиденного, от того, как теперь Волдеморт использовал Драко.
Раздался резкий стук в дверь, и затем громкий голос Гермионы, от которого Гарри подпрыгнул на месте.
— Гарри, тебе дать твою зубную щетку? Я ее взяла.
— Ага, здорово, спасибо, — ответил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как обычно, и встал на ноги, чтобы дать Гермионе войти.
Глава 10. Рассказ Кричера[48]
На следующее утро Гарри проснулся рано, свернувшись в своем спальном мешке на полу гостиной. Между тяжелыми портьерами виднелся кусочек неба; он был чистого, холодного, синего цвета, словно разбавленные чернила. Время было где-то между ночью и рассветом, и повсюду царила тишина, нарушаемая лишь спокойным, глубоким дыханием Рона и Гермионы. Гарри глянул на темные тени, которые они отбрасывали на пол у его ног. У Рона случился приступ галантности, и он настоял, чтобы Гермиона спала на подушках от дивана, поэтому сейчас ее силуэт возвышался над его. Ее руки свесились до самого пола, пальцы были в нескольких дюймах от пальцев Рона. Гарри подумал, что, возможно, они уснули, держась за руки. От этой мысли он ощутил необъяснимое одиночество.
Он глянул на темный потолок, на затянутую паутиной люстру. Менее чем за двадцать четыре часа до этой минуты он стоял под солнцем у входа в шатер, готовясь проводить внутрь гостей, приглашенных на свадьбу. Это было словно в прошлой жизни. Что должно произойти теперь? Гарри лежал на полу и думал о Хоркруксах, о пугающей, сложной миссии, порученной ему Дамблдором… Дамблдором…
Горе, охватившее его с момента гибели Дамблдора, теперь ощущалось по-другому. Обвинения, которые он услышал от Мериел на свадьбе, свили гнездо в его мозгу, словно зараза, пятнающая его воспоминания о волшебнике, которого он боготворил. Мог ли Дамблдор допустить, чтобы такие вещи действительно произошли? Был ли он как Дадли, спокойно наблюдавший невнимание и жестокость к другим, пока это не касалось его лично? Мог ли он отвернуться от собственной сестры, заточенной и скрытой ото всех?
Гарри подумал о Годриковой Лощине, о могилах, о которых Дамблдор никогда не говорил; он подумал о загадочных предметах, упомянутых в завещании Дамблдора безо всяких объяснений, и его заполонила горечь. Почему Дамблдор ему не рассказал? Почему не объяснил? Заботился ли Дамблдор о Гарри вообще, на самом-то деле? Или же Гарри был не более чем инструментом, который можно полировать, который можно затачивать, но которому нельзя доверять и нельзя поверять свои мысли?
Гарри не мог этого вынести — просто лежать и держать в себе горькие размышления. Отчаянно желая хоть что-нибудь сделать, чтобы отвлечься от мыслей, он выскользнул из спальника, подобрал свою палочку и осторожно выбрался из комнаты. Выйдя на лестничную площадку, он прошептал «
На третьем этаже была спальня, в которой они с Роном спали в прошлое свое пребывание здесь; он заглянул внутрь. Двери шкафов были открыты, простыни разорваны. Гарри вспомнил перевернутую тролличью ногу внизу. Кто-то обыскивал его дом, после того как Орден его покинул. Снейп? Или, может быть, Мандангус, который утаскивал из этого дома много разных вещей и до, и после смерти Сириуса? Гарри перевел взгляд на портрет, в котором время от времени появлялся Файнис Найджелус Блэк, прапрадед Сириуса — но портрет был пуст, на грязном холсте не было ничего. Наверняка Файнис Найджелус проводил ночь в директорском кабинете в Хогвартсе.
Гарри продолжил взбираться по лестнице, пока не вышел на самую верхнюю площадку, где было всего две двери. На той, что была прямо перед ним, была табличка с надписью «Сириус». Никогда раньше Гарри не входил в комнату своего крестного. Он толкнул дверь и поднял палочку повыше, чтобы лучше осветить комнату.
Комната была просторной и когда-то, видимо, очень красивой. В ней была большая кровать с резной деревянной спинкой, высокое окно, занавешенное длинными бархатными портьерами, и запыленная люстра, причем полусгоревшие свечи по-прежнему оставались на своих местах, и капли застывшего воска свисали вниз подобно сосулькам. Тонкий слой пыли покрывал картины на стенах и спинку кровати; паутина протянулась между люстрой и вершиной большого деревянного гардероба. Когда Гарри вошел в комнату, он услышал топоток потревоженных мышей.
Подростком Сириус увешал стены таким количеством постеров и фотографий, что серебристо-серый шелк обоев был практически не виден. Гарри вынужден был предположить, что родители Сириуса были не в силах снять чары Вечного Клея, удерживающие их на стене, поскольку, вне всякого сомнения, они не одобряли вкусов своего старшего сына по части украшения комнаты. Сириус, похоже, изменил своему стилю специально чтобы вывести из себя родителей. Там было несколько больших флагов Гриффиндора, все в алом и золотом, чисто чтобы подчеркнуть его отличие от прочей слизеринолюбивой семейки. Также там было множество фотографий муглевых мотоциклов и (Гарри не мог не восхититься наглостью Сириуса) несколько постеров с муглевыми девушками в бикини; Гарри сразу понял, что это мугли, потому что они были в своих картинах совершенно неподвижны, выцветшие улыбки и потускневшие глаза застыли на бумаге. Резкий контраст с ними составляла единственная магическая фотография во всей комнате — фотография четырех студентов Хогвартса, стоящих рука об руку и смеющихся в камеру.
Гарри ощутил прилив радости, узнав своего отца; его взъерошенные черные волосы торчали хохолком на затылке, точно как гаррины, и на нем тоже были очки. Рядом с ним стоял Сириус, беззаботно- импозантный, его чуть высокомерное лицо было намного моложе и счастливее, чем Гарри когда-либо видел вживую. По правую руку от Сириуса стоял Петтигрю, более чем на голову ниже, полный, с водянистыми глазами, раскрасневшийся от удовольствия, от того, что он был в самой классной компашке, с такими признанными бузотерами, как Джеймс и Сириус. Слева от Джеймса стоял Люпин, уже тогда несколько неухоженный на вид, но и от него исходила та же аура радостного удивления от того, что его признали и полюбили… или Гарри видел все это просто потому, что он знал, как это было? Он попытался снять фотографию со стены; в конце концов, она была теперь его — Сириус завещал ему все — но она не сдвинулась с места. Сириус не оставил своим родителям ни единого шанса переоформить его комнату.
Гарри оглядел пол комнаты. Небо снаружи светлело, и столб света открыл взору обрывки бумаги, книги и всякую мелочь, раскиданную по ковру. Очевидно, спальня Сириуса тоже подверглась обыску, хотя, судя по всему, ее содержимое было расценено как преимущественно (а может, и полностью) бесполезное. Некоторые книги трясли достаточно грубо, так что у них оторвались переплеты, и высушенные солнцем страницы усеяли пол. Гарри наклонился, подобрал несколько бумажек и начал их изучать. Одну из них он идентифицировал как страницу старого издания «Истории магии» Батильды Бэгшот, другую — как отрывок инструкции по эксплуатации мотоцикла. Третья была написана от руки и скомкана; Гарри разгладил ее и начал читать.
