От такой похвалы комиссар подсобрал слегка растерянное достоинство и, гордо выпрямившись, ласково проворковал Клаве:
– Вот видишь, Клавочка, я ж тебе говорил, что по таким пустякам доктора даже не стоит беспокоить.
– Извини меня, Ванюша. Я вижу, что ты был прав, – сказала, обращаясь к нему, Клава, и, повернувшись к Аполлону, спросила, покраснев по-настоящему: – Знаете, доктор, я такая застенчивая… Нельзя ли у вас попробовать… Это придаст мне уверенности.
'Молодец, Клавуля! Обязательно надо закрепить теоретический успех на практике, а то этот лопух может опять потом в кусты… или с головой в дерьмовый омут'. Аполлон уже просто восхищался тем, как Клава отлично поняла и великолепно играла свою роль.
– Конечно, конечно! Желание невесты – закон для жениха!.. И моя прямая обязанность, – не давал опомниться комиссару Жуву Аполлон. – Вы раздевайтесь там, – он кивнул в проём, – а я пока пойду дверь закрою. Чтобы вам не помешали, – он улыбнулся, вставая из-за стола.
Он специально долго гремел в коридоре крючком, давая время разоблачиться своим посетителям. Войдя в комнату, ещё выждал некоторое время, выпил стакан воды, унимая невесть откуда взявшееся волнение, затем спросил подбадривающим голосом:
– Ну, вы готовы?
– Готовы, – послышался из-за печки нетерпеливый голос Клавы.
Аполлон шагнул в проём.
У его кровати стояла Клава – в чём мать родила, стыдливо прикрывая большие груди, которые никак не могли скрыться за её ладонями. Рядом стоял комиссар Жув в чёрных 'семейных' трусах по колено. Причём он прикрывал сложенными одна на другой здоровенными своими руками передовика сельскохозяйственного производства то место на трусах, где у него предполагался, выражаясь по- механизаторски, хороший болт.
Аполлон улыбнулся при виде этих Адама и Евы. Ева была отменно хороша, и держалась довольно свободно, хоть и заметно порозовела. Адам же, хоть и был почти на голову ниже её, и прикрывал то, что и без того скрывали трусы, зато был волосат с ног по самую шею.
– Да вы не волнуйтесь, – видя, что 'пациент' начинает дрожать мелкой дрожью, сказал успокаивающе Аполлон. – Успокойтесь, ничего страшного. Сексом заниматься – это не зубы рвать. Посмотрите, как спокойна ваша невеста… Да вы присядьте на кровать.
Клава с комиссаром опустились на кровать Аполлона, а сам лжеврач расположился на кровати напротив.
– Ну, успокоились? – участливо посмотрел на комиссара 'сексопатолог'.
– Я с-спокоен, – клацая зубами, выдавил комиссар, – как п-пирамида этого м-матерщинника…
– Какого матерщинника? – удивился Аполлон.
– Ну этого… В Африке к-который… У него ещё эти с-свинтусы к-каменные… только как куры – с крыльями… и со львиными м-мордами и лапами… Не… Не свинтусы… ЧуднСе к-какое-то название… Сфинктеры, к-кажется…
Аполлон хмыкнул. Да он, оказывается, подкованный, жених-то, даже в вопросах анального секса. Но, шутки в сторону, в первую очередь – дело.
– Вы хотели сказать – сфинксы…
– Во-во, именно… У него, у этого м-матерщинника, даже деревья матом называются… бабаёбы… говорят, с-самые толстые на земле…
– А-а-а, вероятно, баобабы…
– Ебабабы… бабаёбы… один хрен… Главное, с-самые толстые.
За этими разъяснениями 'пациент' понемногу приходил в себя. Уже почти не заикался.
– Да, это самые толстые на земле деревья. В дупле может целая машина поместиться, – ободряюще улыбнулся Аполлон, вспомнив фото из какого-то географического журнала.
– Да ну?! А трактор? – спросил, уже почти совсем успокоившись, Жув. – Ну, я про 'Кировца' не говорю, 'Беларус' хотя бы…
– Наверное, тоже поместится.
– Вот это да! – восхитился Жув. – Я же говорил – у него всё самое большое…
– У кого – у него? – спросил Аполлон, уже позабыв, с чего начался этот разговор.
– Ну, у матерщинника этого… Во, вспомнил! Египетского… Хуёпс его фамилия.
– Вы, наверное, имеете в виду Хеопса? Фараона Хеопса…
– Хуёпса, Хуёпса… Точно, фараон он. И фамилия матерная, как и деревья… Всё не как у людей…
– Я не понимаю, какое отношение к сексу имеет Хеопс? – искренне удивился Аполлон.
– Да не к сексу, а ко мне имеет отношение, – с некоторым раздражением сетуя на тупость 'доктора', сказал комиссар.
Клава с интересом слушала диалог двух таких просвещённых людей, с лёгкостью сыпавших непонятными научными терминами.
Аполлон пристально посмотрел на Жува, пожал плечами и спросил:
– Вы что, хотите сказать, что он ваш пра-пра-пра-… короче, родственник?
– Чтоб этот матерщинник мне родственником был?! – воскликнул возмущённо комиссар Жув. – Да моя фамилия Тарахтелкин, чтоб вы знали! А не какой-то там Хуёпс… А кличка – комиссар Жув!
При этом комиссар Жув гордо выпятил грудь.
– Замечательно, – успокаивающе сказал Аполлон. – Я только не понимаю, зачем вы его вспомнили тогда?
Комиссар Жув задумался, потом проговорил, на глазах сникая:
– Я спокоен, как его пирамида… самая большая…
– Да-да. Вот и чудесно. Вот и приступим… Как говорится, ближе к телу…
При этих словах комиссар опять мелко задрожал, прямо как осиновый лист.
– Так, – деловито озирая будущую семейную пару, сказал Аполлон, – чтобы вам было удобней, лучше потренироваться для начала на полу. И вообще, – пояснял он, сбрасывая со свободной кровати матрац, – запомните на будущее: сексом лучше заниматься на более жёстком ложе…
Клава активно включилась в подготовительную работу, поправляя матрац и снимая с него покрывало. Причём делала при этом такие соблазнительные движения, что Аполлон, чтобы не дискредитироваться перед женихом, скопировал его позу, прикрывая встопорщившийся ниже пояса халат. А бедный комиссар смотрел на лежавшую на полу постель как на эшафот.
– Ну что ж, – произнёс Аполлон, когда ложе было подготовлено, – значит, вы – сверху, – поворот в сторону Клавы, – а вы – снизу, – повернулся он к совсем оробевшему Жуву, не ожидавшему такого поворота событий. – Правильно? Я ничего не перепутал?
– Нет-нет, всё правильно, – торопливо сказала Клава, и повернулась к своему суженому. – Ложись, Ванюша… Ты же сам так хотел…
Несчастный Жув при этих словах понял, что отступать некуда, и покорно лёг, по-прежнему прикрывая ладонями скрытый за трусами пах.
– Невеста, снимите с него, пожалуйста,… нижнее бельё.
Когда Клава, опустившись на колени возле своего жениха, стала выполнять эту просьбу, он попытался, было, сопротивляться, но она быстро сломила это сопротивление, укоризненно-ласково пожурив его:
– Ну, Ванюша… Ты же сам хотел, милый…
Набедренная повязка комиссара была, наконец, сброшена на пол, но руки скромника по-прежнему закрывали его 'болт'.
Однако Клава была непримиримо-настойчива.
– Ванюша, – ласково повторяла она, разрывая сцепление его рук, – ну ты же сам хотел…
Последний оплот пал с паха, и перепуганный Ванюша, резко дёрнувшись, закрыл руками… лицо. А то, что он с таким упорством прикрывал, оказалось в весьма жалком виде. Хотя 'болт' и был внушительных размеров, но для ввинчивания в Клавину 'гайку' совсем не годился – у несчастного жениха, так неожиданно ставшего нудистом, извилины в голове были заполнены чем угодно, только не сексом. Так что, 'болт' согнулся, скукожился и, казалось, даже подзаржавел.
