— Нет… не счел это существенным.

— Дуб и береза срезаны одинаково, — сказал Либин. — Нужно подробно рассказать обо всем астробиологам. У меня тоже есть для них кое-что. Пусть возьмут манипуляторы и прочешут весь оранжерейный отсек.

По приказу капитана прочесыванием территории оранжерейного отсека занялись все члены экипажа, свободные от дежурства.

К взволнованному рассказу Либина капитан отнесся весьма серьезно. Особый интерес вызвал рассказ о выпуклости на дне Синего озера, выпуклости, которой прежде не было и которой избегают чуткие рыбки.

Прочесывание оранжерейного отсека, однако, мало что дало. Оба пня были на месте, и возле одного из них лежал дуб, протягивая узловатые ветви к прозрачной воде озера.

— Вот, вот это место! — повторял кок, волнуясь так, что на щеках его выступили красные пятна.

— А вы не ошиблись, Феликс? — поинтересовался старпом.

— Исключено! Совершенно исключено, Георгий Георгиевич!

Я всегда здесь купаюсь и знаю это место.

Голенастые цапли-манипуляторы, повинуясь нетерпеливым командам поисковиков, исследовали обширный участок дна. Взбаламученный манипуляторами песок быстро оседал на дно.

Ничего!

— Не мог, никак не мог я ошибиться! — повторял кок.

— А если и ошиблись, то, слава богу, Феликс! — заключил капитан, когда последний манипулятор вылез из озера.

К песчаной кромке спустилась биолог Луговская, подошла к капитану.

— Докладываю результаты экспресс-анализа. Никаких следов микроорганизмов на срезах не обнаружено.

— Что скажете, Георгий Георгиевич? — спросил капитан у старпома.

— Думаю, все это серьезно, — ответил Суровцев. — Но по ка мы действуем с завязанными глазами.

…После утренней проверки отсеков капитан задержался у пульта внутренней связи. Подумал и решительно объявил большой сбор. На экране замелькали знакомые лица. Руководители отсеков один за другим высказывали свои мнения по поводу происшедшего. Многие предположения выглядели дикими, фантастичными.

Капитан потер лоб. Коль скоро ни Тобор, ни корабельные манипуляторы не повинны в гибели старых деревьев, значит, остается одно: деревья срезал кто-то из членов экипажа.

Но кто? Зачем? Каким способом он это сделал? К концу обсуждения космонавты во весь голос заговорили об этой версии.

— Друзья, да неужели вы это серьезно?.. — жалобно произнесла Луговская. — Бессмыслица ведь получается! Мы все на «Каравелле»… ну, не знаю… словно братья и сестры… Нельзя же в самом деле подозревать каждого!

— Можно, — сказал капитан. — Можно и должно, поскольку речь идет не о злом умысле…

— Возможно, человек совершил это с отключенным сознанием. Например, под влиянием гипноза, — добавил корабельный врач.

— Да кто же загипнотизировал его? — не сдавалась Луговская. — Не Тобор же, в самом деле!

— Гипнотическое действие могут оказать и мощные электромагнитные поля, в особенности резко меняющиеся во времени, — развивал свою мысль Логвиненко. — Возможны такие мигающие поля внутри корабня, Игуальдо? — обратился он к астрофизику.

— В принципе возможны, — оживился Игуальдо. — Они могли быть наведены, индуцированы бомбардировкой внешней обшивки корабля…

— Сказочки для детей! — сердито выкрикнула Луговская. — По кораблю разгуливают мощные электромагнитные поля, а приборы наших астрофизиков молчат?!

— Возможности земных приборов ограничены. Новый для них вид силовых полей они могут просто не зафиксировать.

Луговская шагнула вперед, и на какой-то миг ее стройная, чуть угловатая девичья фигура мелькнула во всю высоту переговорного экрана.

— Чепуха! — произнесла она с горячностью. — Когда мне говорят, что прибор не может зафиксировать исчезающе малую величину — это я еще могу понять. Но тут же речь идет об огромных силах, о колоссальных напряжениях! Я так поняла вас, Игуальдо?

— Такое может быть, Аля, — вмешался энергетик. — Если время воздействия силового поля чрезвычайно мало, это может оказаться за порогом чувствительности приборов,

Когда эмоции поутихли и спор угас, капитан обратился к Тобору:

— Смонтируй охрану отсека, в котором хранится лучевой инструмент.

— Есть, капитан!

— Чтобы и мышь туда не проскочила!

— На корабле нет мышей, — бесстрастно ответил робот.

После совета капитан направился в штурманскую рубку. Что-то его беспокоило. В штурманском отсеке все выглядело как обычно. Ровно мерцали щитовые панели, Весело перепрыгивали от одной логической ячейки к другой разноцветные огоньки, отчего счетно-решающее устройство казалось живым. Пол впитывал звуки шагов.

Старший штурман Валентин Степанович Орленко, запрокинув голову и прикрыв глаза, сидел в кресле.

Капитан остановился посреди отсека, посмотрел на навигационный пульт. Там горел зеленый глазок, означавший, что все в порядке: нос «Каравеллы» по-прежнему нацелен на невидимую точку эфира в созвездии Бета Лиры — цели полета корабля.

— Валентин Степанович! — негромко позвал капитан.

Штурман открыл глаза. Увидев капитана, смутился, хотел было вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся.

— Автоматика держит курс. Происшествий никаких, — доложил он и поднялся, покачнувшись.

— Что с тобой?

Штурман провел рукой по лицу.

— Сам не пойму… — странная улыбка искривила его губы. — Сразу после совета оцепенение какое-то напало.

— А сейчас как?

— Все в порядке.

В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений — одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов.

— Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Валентин Степанович?

Штурман побледнел.

— По… понимаю… — пробормотал он, заикаясь. — В последний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в здравом уме и твердой памяти…

«Каравелла» выполняла корректировку курса, как вдруг раздался вой аварийной сирены. Первым сориентировался Тобор, рявкнул в переговорное устройство:

— В камбузе включена энергоустановка!

Взбешенный капитан сжал биопередатчик так, что тот хрустнул.

— Либин! Почему аварийку включили?

— Потому что основная подача отключилась, — невозмутимо ответил кок.

У капитана голос перехватило.

— Вы что же, Феликс, — произнес он негромко, — не знаете разве, что аварийка включается, только когда грозит катастрофа?..

И тут кок ответил фразой, которая впоследствии прочно вошла в корабельный фольклор.