— Марийка, а где Кузьма Митрофанович?

— Зачем он тебе споднадобился?

— Наши прислали с сообщением важным.

— Ой, ли! Поди опять какой-нибудь дурак под топор подлез! — раздраженно заметила девушка.

— Не! — и глаза Ивана прямо-таки засветились загадочным огнем.

— Там люди появились с неба! И дядька Василий послал меня сказать Кузьме Митрофановичу, что они теперь сюда направляются.

— Чего? — девушка с презрением взглянула на Ивана.

— Они спустились к нам прямо с неба на таких больших штуковинах, вот те крест! — Иван перекрестился.

— Не богохульничай, шалый, грех ведь! — насторожившись, сказала Ивану девушка, после того, как он осенил себя крестным знаменем.

— Говори толком, что там у вас приключилось?!

Последняя фраза Марийки, произнесенная с явным превосходством и пренебрежением к его персоне, не понравилась Ивану, и он окинул девушку возмущенным взглядом.

— А зачем это я тебе должен докладываться? А? Меня дядька Василий послал к титуну, с ним я об том и разговаривать стану! Коль нет его в доме, так и скажи! Ежели находится он в каком другом месте, я его и там сыщу. — И Иван, надувшись, демонстративно отвел взгляд от Марийки.

Дочка титуна, не ожидавшая такой отповеди, разозлилась на подневольного крестьянина, однако пререкаться не стала, подумав о том, что и ей, в конечном итоге, может достаться от отца за самовольство.

— Ладно, ужо, дома он, на заднем дворе подельничает.

Иван рванулся с места по направлению к крыльцу.

— Еще чего! — остановила его Марийка. — Незачем тебе в дом захаживать, стой, где стоял, я его сейчас позову.

И девушка скрылась за оконцем.

Она прошла через горницу, отворила дверь в сени и окликнула отца. Ответа не последовало, и Марийка отправилась на задний двор.

Ее отец, коренастый плечистый мужчина с черной густой бородой, которой уже слегка коснулись едва заметные прожилки серебристой седины, сидел на огромном еловом пне у невысокого амбара и заправски орудовал ножом, старательно обрабатывая какую-то деревяшку. Его густые, нависшие над глазами брови, высокий бугристый лоб и жесткий, серьезный взгляд темно-карих глаз, выдавали волевую натуру и упорядоченную строгость характера, человека, прошедшего суровую жизненную школу.

Кузьма являлся доверенным лицом Никиты Куренцова, и не только здесь, в его имении, но и в целом по жизни. Однажды, еще в юном возрасте он спас жизнь своему хозяину, — несмышленому боярскому отпрыску. Это случилось во время очередного военного похода на турок, когда шустрый слуга заслонил от неприятельской пули своего молодого хозяина, отчего и получил серьезное ранение в плечо, которое с тех пор надоедливо ныло в любую ненастную погоду, а то и просто — от нечего делать, — как поговаривал Кузьма.

С того-то времени Кузьма и заслужил благосклонное отношение боярина, который доверялся ему во всем, а зачастую и спрашивал совета. Полгода назад Никита Куренцов за примерную службу получил от царя в дар это село, а его верный слуга как раз занемог в то время. Вот щедрый хозяин и определил его с семейством на хозяйствование в свое новое имение. Однако долго обходиться без верного помощника Никита не мог, оттого и вызывал его часто в Китай — город, где пребывал на постоянном месте жительства, а то, бывало, и сам наведывался в новое имение, предварительно упредив об этом Кузьму через посыльного.

Вот и сегодня Кузьма как раз получил такую весточку от своего боярина, который по делам государевым в ближайшее время должен был отправиться в Тверь, и мог заглянуть по пути в имение, если обстоятельства позволят.

На сей раз Кузьма был не рад посещению, которым собирался осчастливить его хозяин по причине того, что жена его, Онисья серьезно заболела и не смогла бы теперь встретить боярина как полагается. Однако делать нечего, и он заставил своих двух дочерей, старшей из которых и была шестнадцатилетняя Марийка, заняться подготовкой дома к встрече дорогого гостя. А сам в первую очередь принялся стругать дверные ручки к горничным дверям, которые уже давно требовали замены.

— Тятя, тятя! — услышал Кузьма голос дочки, как раз в тот момент, когда голова его была занята мыслями о болезни жены. В последнее время Онисья много кашляла и вот, наконец, пару дней назад совсем слегла. Теперь уже ее мучил не только кашель, но и сильный жар, а травные отвары не приносили никакого облегчения, и в душу Кузьмы заползали тревожные мысли.

— Тятя! — Марийка еще громче окликнула отца, который никак не отреагировал на ее зов.

И тут Кузьму одолел страх, ибо дочка раньше никогда не посмела бы вот так настойчиво привлекать к себе его внимание. Марийка, обычно, не удостоенная ответом отца с первого раза, скромно подходила к нему и стояла в нерешительности, ожидая, когда он к ней повернется.

— Господи, уж не отдала ли Богу душу моя Онисья! — подумал он, и его сердце учащенно забилось.

— Что? — хрипло спросил он, и испуганно взглянув на дочку, приподнялся с пня. Нож выпал у него из рук, а следом за ним и недоделанная дверная ручка.

— Там Ванька Смоленов прибежал с поселений как угорелый, говорит, что какие-то люди к ним пожаловали и что они идут сюда. Он ждет тебя во дворе.

Кузьма вздохнул с облегчением, но дочку отругал.

— Что же ты кричишь как оглашенная, а? Ну и что с того! Экая важная новость! Я подумал с мамкой плохо, испугался!

— Не, мамка спит! Но Ванька говорит, что те люди с неба спустились! — и Марийка недоуменно пожала плечами.

— Чего? Парень, видать, тебе голову морочит, а ты уж и мне готова пересказать всякие глупости. Велика уже, надо бы быть посерьезней!

— Да я и сама ему так сказала, а он, тятенька, тогда побожился и даже крест наложил.

— Вот шалопутный! Разве мыслимо такие шутки шутить, с крестом-то! Ну, я ему сейчас задам! — и Кузьма направился к сеням.

Иван, тем временем, прошел во двор ближе к дому и опустился на низкую скамейку, стоящую возле самого крыльца. Стертая нога саднила, и ему хотелось снять калигу и приложить к пятке хотя бы лист подорожника, однако предстать разутым перед титуном он не посмел.

— Ничего, ничего, — уговаривал он себя, — уж как-нибудь дотяну до дома.

— Ты что это девке голову морочишь, паршивец, а? — услышал он грозный окрик Кузьмы за своей спиной. — Да еще смеешь крест накладывать на враки!

Иван тотчас же поднялся со скамейки.

— И вовсе я ей не врал, Кузьма Митрофанович!

— Не врал он! Выходит она родному отцу станет напраслину разводить, так что ли?

Иван, хорошо знавший крутой нрав хозяина, понял, что надо немедленно брать быка за рога, а не выяснять каким образом могла навлечь на него гнев своего отца Марийка, ибо такое выяснение могло закончится для него, в лучшем случае, хорошей затрещиной.

— Кузьма Митрофанович, к нам сегодня спустились с неба люди на больших таких штуковинах. — Выпалил он скороговоркой.

— Мы испугались и побежали, а один из них остановил нас, сказав, что они божьи люди и даже сотворил молитву, осеняя себя крестным знаменем.

— Что? — лицо титуна побагровело от злости. — Ты и мне брехать будешь, паршивец!

Иван тут же начал усердно креститься.

— Век не сойти мне с этого места, если я брешу, Кузьма Митрофанович! Спустились прямо с неба, мы все видели! А как одеты, прямо сущий срам. Ноги совсем голые и руки тоже. Еще они угощали нас всякой