— Это были такие друзья — их дружбе ни разлука, ни беда, ни нужда не могли стать помехой. Этот миф мне ещё отец Поль рассказывал, когда я в деревне жил. А в лавке у меня чудесная книга про них есть. Приходи нынче ко мне, я тебе почитаю… Вот кто умел дружить!

— И мы сумеем! — твёрдо сказал Шарль.

— Сумеем! — подтвердил Жак. — И в беде, и в счастье! Дружить так дружить!

Когда, подойдя к маленькому домику, затесавшемуся между двух более высоких домов, Жак робко спросил у привратницы, живёт ли здесь госпожа Лефлер, она посмотрела на него очень внимательно и ответила вопросом:

— Поющая Сорока?

Он утвердительно кивнул головой.

В просторной комнате, куда его ввели, почти не было мебели. Вся обстановка состояла из кушетки, маленького столика, на который были кучей набросаны лоскутки какой-то шёлковой материи, мотки ниток разных цветов, обрывки всевозможных лент. Впрочем, в комнате было очень чисто. Такой же опрятной казалась сидевшая у стола с шитьём в руках женщина маленького роста, выглядевшая почти ребёнком. Однако, всмотревшись, Жак увидел сеть морщин на детском личике, румяном, похожем на печёное яблоко. Когда Жак приблизился, женщина подняла на него прозрачные, почти кукольные глаза. И только тут Жак заметил, что по полу, описывая круги возле женщины, ходит сорока, важно поглядывая чёрными бусинками-глазами.

— Вы ко мне? — спросила женщина молодым, слегка надтреснутым голосом. Видимо, что-то в Жаке — то ли его юность, то ли сдержанность манер — расположило Эжени, вызвало её доверие. — Вы друг Фирмена? Это он вас прислал?

Не дожидаясь ответа, женщина заговорила быстро-быстро, поминутно теряя связь между мыслями и словами:

— Вы, наверное, учились вместе с Фирменом… Я так боялась, что он заболеет. Там холодно, очень холодно… Я хотела вышить ему платок на шею. Вы знаете, когда болит голова, очень хорошо держать её в тепле… Я всегда это говорила Фирмену… — Женщина вдруг рассмеялась совершенно сознательно и добавила: — Ещё тогда, когда я не была Поющей Сорокой.

Как бы вторя своей хозяйке, сорока на полу издала какие-то странные гортанные звуки, и Жаку стало не по себе от всей этой обстановки. «Что за чертовщина!» — подумал он.

— Вы говорили о Фирмене, — робко напомнил он Эжени. — Скажите, давно вы его не видали?

Лицо Эжени стало необычайно серьёзно.

— Он со мной всё время, всегда, — ответила она. — И никого другого я не слышу. А он говорит. Только другие не догадываются. Но пусть этого не знает тот… с пустыми глазами. — Она наморщила лоб и строго погрозила пальцем неизвестно кому, может быть, тому, кто ей виделся позади Жака. — Они решили, что если упрятали Фирмена туда, значит, его больше нет на свете… Габи, замолчи! — обратилась она к сороке. — Ты опять заглушаешь его голос. Он пришёл, а ты поёшь…

«Только в голову сумасшедшей может прийти такая несуразность: “человек с пустыми глазами”. Что это значит — пустые глаза? Куда же они делись, если они пустые?! — думал Жак. — Кто этот человек с пустыми глазами? И как узнать, где Робер? Тряпичник сказал, что друг Фирмена был толстый, а с лица невидный… Легко ли искать человека по таким признакам?»

— Скажите, а господин Робер… — начал было Жак, но при упоминании этого имени Эжени пришла в неописуемое волнение и её лицо исказилось от гнева.

— Робер! Я его прокляла! Он должен сгинуть с лица земли!..

И она начала повторять какие-то бессмысленные слова. Все попытки Жака вернуть её к действительности были бесполезны.

Ещё полчаса такой же бессвязной речи Эжени, и Жак понял, что ему от неё ничего не добиться.

Попрощавшись с белошвейкой, которая очень мило протянула ему маленькую, высохшую ручку и пригласила приходить ещё, Жак вышел из её комнаты на улицу. Солнце светило, и на серой поверхности стен вдруг заиграли отблески его лучей. Унылая улочка сразу словно ожила, и дома перестали казаться такими сумрачными и одноцветными. Жак постоял с минуту в раздумье. С лестницы шумно спустилась привратница.

— Вы уже были у госпожи Эжени? — с любопытством спросила она.

— Да, — ответил Жак.

— Вы не её племянник? Господин Мори?с?

— К сожалению, нет.

— Она всё время твердит о своём племяннике Морисе, надеется, что он придёт, навестит её. А он и глаз не кажет. Мы начинаем думать, что бедняжка просто всё выдумала, а его и на свете нет… До чего же она несчастна!

«Судьба идёт мне навстречу! — обрадованно подумал Жак. — Сейчас я всё узнаю». И вежливо, как только мог, он приподнял шляпу — так делали молодые люди хорошего общества в Пале-Рояле, здороваясь с дамами.

— Извините меня, сударыня, но я очень хотел бы узнать кое-что о госпоже Лефлер. Скажите, давно ли она здесь живёт?

— Я, конечно, немало могла бы порассказать о ней, только здесь не очень-то удобно, — словоохотливо начала привратница. — С тех самых пор, как погиб её жених Фирмен, она и переселилась сюда. О, это длинная и грустная история!..

— Сударыня, — взволнованно сказал Жак, — клянусь вам, что я порядочный человек и вам не придётся раскаиваться, что вы мне доверились!.. Умоляю вас, не откажите зайти со мной в тот кабачок, напротив, и выпить чашечку кофе!..

Жак с волнением подумал, что до сих пор ему ещё никогда не случалось приглашать никого в кафе и вот теперь он войдёт в первый раз в кабачок, да ещё в сопровождении незнакомой пожилой женщины.

Привратница не заставила себя долго просить.

— Сейчас сбегаю домой, немного приоденусь… — кокетливо сказала она. И в самом деле через минуту она появилась с красивым кружевным платком на плечах.

— Как вас зовут, молодой человек?

— Жак Менье.

— Хорошее имя! А меня в квартале называют тётушкой Мадлен, хотя, право, я ещё не так стара, чтобы быть всеобщей тётушкой. Но я не возражаю, ведь меня здесь любят… А это куда как ценно!

Пока тётушка Мадлен бегала прихорашиваться, Жак успел пересчитать деньги и прикинуть, хватит ли их на угощение его спутницы. К своему удовольствию, он убедился, что хватит не только на чашку кофе, но и на миндальное печенье.

Сидя напротив Жака за столиком кабачка и попивая маленькими глотками дымящийся кофе, тётушка Мадлен начала не спеша свой рассказ.

— Она поселилась в этом доме до того, как я стала здесь привратницей, а привратницей я здесь уже тридцать лет. Но когда я сюда пришла, здесь только и разговоров было, что о её горестях и злоключениях… Говорят, многие добивались руки Эжени Лефлер. Особенно настойчивыми были Фирмен Одри и один дворянин. Но разве мог этот дворянин сравниться с Фирменом! И уже назначили день, когда Фирмен должен был повести Эжени в церковь и стать её мужем. И тут соперник призвал на помощь коварство и предательство. Что он сделал, никому не известно, только накануне свадьбы Фирмена увезли в Бастилию. Эжени была безутешна. За некоторое время перед тем, как угодить в тюрьму, Фирмен подарил своей невесте сороку — не эту, конечно, а другую — и уверил её, что она поёт. Впрочем, говорят, та и в самом