— В этом деле приказы ни к чему. Но не беспокойся. Выполняй мои приказы, и родина тебя не забудет — понятно?

— Так точно, товарищ...

— Подполковник.

Найденов не мог прийти в себя. Голова отказывалась соображать.

Была наполнена каким-то безудержным веселым звоном. Хотелось что-то делать, хотя бы махать руками, или трясти крепкую руку подполковника, или кричать в океан какие-то глупости. Его оставляют в Анголе! Спасен!

— Так у тебя баксы есть? — спокойно повторил свой вопрос подполковник.

— Долларов тридцать.

— Годится. У меня, учти, сегодня настроение хреновое. С каждым бывает. Причина на то есть. Но тебя не касается. Так что пойдешь со мной.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

— Рубцов я. Иван Рубцов. Можно просто Рубцов. А ты (подполковник заглянул в блокнот)... Игорь. Ну что ж, Игорь Леонидович, пошли на первое боевое задание.

Приказ о начале операции из Москвы все не поступал. А по времени уж пора бы. Панов привычно спасался от жары в прохладной ванне, драя пемзой пятки, когда в дверь постучали условленным стуком. Панов довольно поморщился:

«Неужто свершилось?»

— Входи! — небрежно крикнул он.

Вошел адъютант Емельянов, единственный, кто имел право отрывать генерала от традиционного отдыха и уединенных размышлений.

— Товарищ генерал, звонка из Москвы еще не было.

— Какого ж черта, — проворчал Панов.

— Вас на веранде дожидается Жоао Оливейра из Квито-Кванавали.

Адъютант Емельянов обладал бесценным качеством, которое позволяло ему много лет быть при генеральской кормушке. Будучи посвященным во все дела Панова, многие из которых выходили далеко за рамки служебных обязанностей, а также и в те, что относятся к интимным отношениям с дамским «контингентом», он всегда вел себя подчеркнуто бесстрастно и официально, словно вся получаемая им информация, не задерживаясь в голове, уходила в небытие.

— Нечего ему здесь толкаться... Какие у меня с ним могут быть вопросы? Какая-нибудь просьба? Пусть едет в миссию.

Панов не любил, когда кто-нибудь из партнеров по его довольно многообразному бизнесу выходил прямо на него. Здесь, в Луанде, и рядовой, и генерал — все на виду, за каждым кто-нибудь да следит. Одни по обязанности, другие из зависти. И еще не известно, кого следует бояться больше. Генерал должен быть чист и неприступен. Ни одно пятнышко не должно попасть на мундир.

Губит, как правило, небрежность в мелочах. Приход сюда Оливейры как раз из ряда таких мелочей. Но с другой стороны, этот мулат, несмотря на молодость, обладал поистине обезьяньей ловкостью и реакцией и никогда не допускал рискованных ситуаций. Он ел свой банан, крутя головой на все четыре стороны.

— Что ж, просто взял и пришел? — с раздражением спросил Панов, откладывая пемзу в сторону.

По этому жесту Емельянов понял, что прием гостя состоится. Но с тем же бесстрастным видом сообщил, что Оливейра уже был в миссии и Проценко посоветовал ему обратиться к Панову, так как генерал Саблин в Москве.

— Ах, он искал Саблина?! Тогда другое дело. Молодец. Зови, — генерал шумно вылез из ванны, набросил белый махровый халат и грузно уселся в небольшое плетеное кресло, вытирая ступни о красный пушистый коврик.

Оливейра не заставил себя долго ждать и почтительно проследовал в ванную вслед за Емельяновым.

— Извини, дружочек, что принимаю тут. Давление поднялось, одно спасение — вода. — Потом обратился к Емельянову. — Переведи-ка подружелюбнее, да предложи пиво, если он не торопится.

Емельянов монотонно (и без всякого дружеского участия) перевел приветствие генерала.

— Не откажусь от вашего угощения, генерал, — почтительно произнес Оливейра.

— А... так он надолго. Тогда тащи водку, икру и чего-нибудь еще. У него дела или поболтать пришел?

— По делу, — успокоил Емельянов и удалился. Генерал знал целый набор португальских слов и выражений, но его язык делался деревянным, как только он пытался выговаривать даже самые простые слова. Понимая несоответствие такого общения своему чину и не желая выглядеть недоучившимся курсантом, он предпочитал говорить по-русски, мягко жестикулируя правой рукой.

Панов говорил о давнем рас положении к господину Оливейре, который, несмотря на молодость, уже стал одним из ведущих предпринимателей новой Анголы, и что такие люди нужны в любом обществе. При этом генерал, улыбаясь, прикидывал, с чем может быть связан визит.

Уже почти год между ними не было никакой связи. Последняя операция, проводимая ими, чуть не закончилась скандалом. И виноват в этом был вновь прибывший в миссию генерал Двинский. Панов, как человек осторожный, сразу же лег на дно и решил более ничего не предпринимать. Тем более, что и операция-то была довольно мелкая. В кооператив, который обслуживает военнослужащих, пришла партия японских видеомагнитофонов. Но Панов распорядился, чтобы в продажу они не поступали, так как у кооператива есть задолженность по точно такой же аппаратуре перед госкомитетом по экономическим связям. По договоренности эти видеомагнитофоны вместо торгпредства при посредничестве Оливейры попали на ангольский рынок, где и были реализованы.

Операция мелкая и совершалась как-то впопыхах, поэтому среди офицерских жен пошел шумок, что в миссии процветает спекуляция. Предотвратить сплетни удалось волевым нажимом на заискивающих перед генералом офицеров, понимающих, что могут быть отправлены в Москву раньше, чем генерал Панов. А перед Двинским пришлось долго и искусно изворачиваться, объясняя неувязку спецификой нерегулярных поставок совместной советско-испанской торговой фирмы.

Если и сейчас Оливейра предложит нечто подобное, генерал прикажет гнать его взашей.

В дверях появился Емельянов, толкая перед собой столик из матового оргстекла с золотыми колесиками, на котором был сервирован легкий ленч. Налил водку в хрустальные рюмки и жестом предложил закусить бутербродами с густо намазанной черной икрой. Подняв рюмку, Оливейра не пожалел красивых слов, чтобы передать почтение, с которым все деловые люди Анголы относятся к деятельности генерала Панова. «Пусть господин Панов будет в хорошем здравии, что даст ему возможность еще долго поддерживать преобразования на ангольской земле».

Емельянов перевел:

— Он пьет за вас.

Генерал кивнул головой и пригубил запотевшую рюмку. Оливейра выпил по-русски, одним глотком, и с удовольствием принялся за бутерброд.

Панов выдержал паузу и попросил Емельянова сказать гостю, что ванная комната единственное место в доме, где, он уверен, не стоят подслушивающие устройства. Поэтому Оливейра может говорить совершенно свободно.

Оливейра отложил бутерброд и с улыбкой принялся вспоминать о тех радостных моментах, когда они смогли оказать друг другу несколько незабываемых услуг. Поэтому, заключил он, общение с генералом Пановым — всегда серьезное и приятное занятие.

Панов смотрел не на Оливейру, а на переводящего Емельянова и ему же ответил:

— Передай этому прохвосту, что времени у меня крайне мало, поэтому обойдемся без сиропа. Некогда мне с ним бутерброды жевать.

Емельянов спокойно перевел гостю, что генерал, в свою очередь, рад, что его ценят и любят в Анголе, и поэтому всегда открыт для дружеской взаимопомощи и поддержки любых благих начинаний. Зная господина Оливейру как делового и энергичного человека и доверяя ему лично, генерал предлагает сразу