девушка и пусть ведет себя, как хочет. Он больше не клюнет на кокетство.

Ана снова уселась рядом, и рубашка съехала в сторону, обнажила грудь до соска. Найденов отвел глаза в сторону. Девушка расхохоталась.

— Моя грудь тебе тоже не нравится?

— Я в этом плохо разбираюсь, — пробурчал Найденов. А про себя подумал: «Вот зараза!»

— Ваши женщины, наверное, очень скромные. Я однажды видела жен советских офицеров. Странное зрелище. Они себя ведут, как первые негры в портах Португалии.

— У них трудная жизнь.

— У негров тоже была трудная. Да повернись ты ко мне лицом!

Неужели решил, что собралась тебя соблазнять? Надо же до такого додуматься. Это от плохого воспитания. Нет. Не надейся. Я давно сделала открытие: секс без любви утомляет тело и опустошает душу.

Найденов рассмеялся:

— He предполагал услышать о любви в этой дыре, да еще от такой свободной девушки.

— Почему?

— Потому что у нас в Союзе считают, что любовь придумали русские, чтобы не платить деньги.

— За деньги совсем другое дело, — не поняла Ана, — за деньги значит работа, профессия. Ты таких любишь?

Найденов озадаченно замолчал. А действительно, каких он любит?

Пожалуй, всяких. Хотя нет. Если бы всяких, так они бы у него были... Поэтому сказал Ане просто и честно:

— У меня никаких нет.

— Вообще?!

— Нет. Дома осталась жена. Но причина не в ней, во мне.

Найденов неожиданно задумался, вспомнил Тамару, свое безразличие к ней, спокойное лежание вдвоем. Иногда он уходил на службу, даже не взглянув на еще спящую жену. Но об этом говорить глупо. Найденов внимательно посмотрел на Ану.

— Сегодня я впервые почувствовал себя рядом с женщиной.

— Тебе так мало надо?

— Достаточно.

Ана встала, обошла майора, рассматривая его с интересом и без ехидства. Даже поправила снова съехавшую рубашку. Потом по-детски села перед майором на корточки и заглянула ему в глаза.

— Я со многими пробовала. Это бессмысленно... Наверное, со мной что-то не так... Я никогда не любила... А ты?

— И я.

— Странно. Живем на разных материках, видим сны на разных языках, ничего не знаем друг о друге, и оба без любви.

— Можно я поцелую твою руку?

— Целуй.

Он долго, легко касаясь губами, целовал ее кисть, запястье, потом ладонь, пальцы. Рука была теплая и отзывчивая.

— Хватит, — Ана отстранилась. — Мне казалось, ты другой.

— Какой?

— Разговорчивый и напористый.

— Нужно было быть таким?

— Не знаю, — Ана провела языком по ладони, которую он только что целовал. — Но я бы тебя выгнала.

— А так?

— А так ты сам уйдешь...

Грех было не воспользоваться этим предложением. Следовало побыстрее ретироваться. Найденов оказался не готов к встрече с такой женщиной, и нужно было честно себе в этом признаться. Он встал и грустно, как люди, уезжающие навсегда, попрощался. Ана близко Подошла к нему. Казалось, минута — и она положит голову ему на плечо, но этого не произошло.

— Если захочешь меня увидеть, мы встретимся снова, — сказала она и быстро ушла на кухню.

— Стерва! — в сердцах крикнул Найденов и проснулся. На соседней кровати храпел подполковник. За окном раздавались команды вечерней проверки.

Подъезжая к госпиталю, генерал Панов посматривал по сторонам триумфатором. В Женьке он не сомневался. Девушка разумная, сразу сообразит что к чему. Втроем они важно подошли к кабинету. В коридоре никого не было.

Выздоровели все, что ли, подумал генерал, не подозревая о распоряжении Емельянова закрыть прием на два часа «в связи с инвентаризацией». Емельянов постучал в дверь с надписью «Физиокабинет». Открыла Женька. С напряженной улыбкой поздоровалась и уставилась на Светлану Романовну. Генерал прошелся по кабинету.

— Это моя жена, Светлана Романовна. Что-то сегодня с головой ее не в порядке. Думаю, давление. Вы, голубушка, измерьте на всякий случай.

Светлана Романовна покорно повиновалась. Женька дрожащими руками никак не могла соединить резиновые трубки.

— Он здесь? — спросил генерал.

— Да, — выдавила из себя Женька.

Емельянов зашел за высокую белую ширму, произнес несколько слов по-португальски и по-испански. Вышел из-за нее с полковником Санчесом. Генерал победоносно зыркнул на Светлану Романовну.

— Всегда рад вас видеть, камарад генерал, — широко улыбаясь, Санчес протянул слишком длинную для его небольшого роста руку с тонкой бледно-коричневой, в розовых пятнах, кистью. Генерал пожал ее, неприятно ощутив влажность ладони.

— Подождите немного, начнем через несколько минут. Медсестра разберется с моей женой, ее что-то беспокоит.

Это было сказано больше для Женьки. Но Санчес, за годы общения с русскими выучивший язык, заверил генерала, что здоровье его супруги превыше всех мужских проблем и, если нужно, он готов зайти попозже.

— Останьтесь, — осадил его генерал и направился к жене.

Воспользовавшись паузой, Санчес подошел к Емельянову и тихо начал разговор по-испански. Емельянов удивленно вскинул брови, приложил палец к губам и кивнул в сторону Панова. Произошло, по сообщению Санчеса, невероятное. Час назад в кубинскую часть госпиталя был доставлен окровавленный, избитый советскими военными ангольский предприниматель Жоао Оливейра. У палаты, где он находился, кубинцы по его просьбе выставили автоматчика. Оливейра боится за свою жизнь и утверждает, что на него было совершено покушение. Его телохранители арестованы и находятся в полиции. У Оливейры среди кубинцев много хороших приятелей, и они не намерены безучастно наблюдать за расправой в дальнейшем.

Емельянов терялся в догадках. Неужели Панов настолько испугался информации, полученной от Оливейры, что приказал его убрать? Нет, невозможно!

Панов и террор?.. Емельянов посмотрел на согнувшуюся перед женой покатую спину шефа. А что? Сам он, разумеется, не способен, кишка тонка, но ради своего спокойствия на все решится. В любом случае — это глупость. Кому же теперь продавать вертолеты? Но ведь он не выходил из ванны и, судя по всему, решал какие-то семейные передряги. Значит, разведка? Только этого не хватало.

Свинцовая тяжесть медленно по позвоночнику начала спускаться под колени.

Емельянов испугался по-настоящему. Если разведка взялась за Оливейру, то дело раскрутят до конца. Жалко, что его не убили. Он с перепугу может заложить всех.

И в первую очередь Емельянова. Референт окончательно расстроился. Сообщать генералу или нет?