на слове. Сергей всегда об этом помнил.

В оккупированном Архангельске (местные газеты писали «в освобожденном от красных войск») Френсис как временный поверенный сразу же вслед за генералом Пулом и командующим экспедиционным корпусом полковником Айронсайдом установил деловые связи с правлением Холмогорского уезда. Френсис потребовал закрепить за полковником – как награду за боевые заслуги – левобережье Северной Двины глубиной на сто километров от села Монастырское до устья реки Вага.

– Но там еще идут бои! – воскликнул Миллер, к этому времени уже генерал-губернатор и Верховный главнокомандующий. – Оформим собственность после войны.

– После войны будет поздно, – сказал Френсис. – На корабельный лес найдется много желающих.

Генерал Миллер намеревался закрепить за собой этот обширный массив корабельного леса. Но иностранцы уже без него распоряжались русским богатством.

В сентябре 1918 года без ведома Миллера документ в форме купчей за подписью генерал-губернатора Северного края был выдан гражданину США Т. Френцису. По свидетельству Эндрю Ротштейна, купчая была помещена в Нью-Йорский федеральный банк на имя сына Френсиса, с гарантией России без срока давности.

В сентябре того же года по реке Северная Двина направлялась англо-американская эскадра. У нее была задача колонизировать всю пойму реки Северная Двина с ее притоками и в районе Котласа соединиться с войсками адмирала Колчака.

Навстречу ей вышла флотилия в количестве четырех буксиров, оборудованных для стрельбы из орудий малого калибра. Флотилию возглавлял Павлин Виноградов, заместитель председателя Архангельского губернского исполнительного комитета.

Ночь была светлая при высокой луне. На фоне гаснущей вечерней зари четко просматривались пароходные дымы. По ним можно было определить количество крупнотоннажных боевых кораблей.

Насчитали пять. Потом уточнили: шесть. Для четырех буксиров, хотя и вооруженных полевыми орудиями, целей было многовато.

Командующий флотилии приказал буксирам затаиться у правого берега, не обнаруживать себя дымом. Вместо мазута в топки подбросили сухие березовые дрова, они давали мало дыма. Помогал негустой туман, покрывший речную гладь и невысокий берег, заросший камышами.

В напряженном ожидании тянулись минуты. Вражеские корабли приблизились настолько, что уже слышны были голоса, явно, что не русские.

– Никак бриты?

– Не похоже. Акцент не тот. Это, робяты, американцы, – определил стоявший у носового орудия пожилой, тронутый оспой матрос.

– Точно! Янки, – кто-то его поправил. – Не догадываются бедолаги, что они у нас на мушке.

Его не стали поправлять. Наводчик уперся в налобник прицела, следил за движением лидера, вращал рукоятку горизонтального поворота орудия. Ждал команду на открытие огня. Ладонь уже лежала на рычаге спуска.

Но вот щелкнул клин затвора. Снаряд в канале ствола. Тихо последовала команда:

– Огонь!

Вспышка в тумане над камышами и – оглушительный до боли в ушах выстрел. Снаряд угодил в борт корабля чуть выше ватерлинии. Взрывная волна качнула буксир. Рядом в камышах дружно заговорили все четыре орудия буксирной флотилии. На орудийные выстрелы отозвались вражеские пулеметы. Но вскоре после второго и третьего залпа пулеметы замолчали.

Корабли эскадры, застигнутые врасплох, поспешно разворачивались на сто восемьдесят градусов и, окутанные едким тротиловым дымом, уже по течению реки набирали скорость. Удирали. Миновали пристань Березник. С причала им яростно махали бескозырками (там уже высадился британский десант). Не приближаясь к причалу, поспешно отходили к устью мелководной речки Военьга. Близко к берегу не подошли, опасаясь посадить корабли на мель.

Но и в той стороне, у правого берега, у них не было спасения. Оттуда, из купы тополей, тесно стоявших над обрывом, по ним ударил станковый пулемет. Американцы сначала посчитали, что пулемет английский – по ним бьют свои, и они выпустили сигнальную ракету. Но пулемет продолжал поливать их свинцовыми очередями, не давая возможности приблизиться к орудиям.

На буксирах, слыша пулеметные очереди, – ликование.

– Откуда, робяты, «максим»? – окликали друг друга моряки буксирной флотилии. Да и сам командующий Павлин Виноградов был в недоумении: кто это им так усердно помогает? Наконец догадались: да это же партизаны деревни Воронцы устроили интервентам засаду!

Не раньше, как неделю назад из Воронцов побывал в штабе завесы известный таежный охотник Михаил Шумилин. Он предъявил мандат члена исполкома Березниковского совета, как подтверждение, что он принял командование местным партизанским отрядом.

Для знакомства бывалый таежный охотник на пароконной подводе привез около десяти пудов лосятины, вымоченной в рассоле, мешок сухих грибов и несколько вязанок речной сушеной рыбы.

Спросил:

– Кто у вас главный?

Главного назвали:

– Командарм-6.

– Он из унтеров, что ли?

– Из генералов. Он – красный генерал, – и показали на высокого стройного военного в портупее с кольтом на боку.

– Вот он, наш командарм!

– Так я же его знаю! Это мой старый товарищ.

К штабу только что подъехал автомобиль с откинутым верхом, и командующий, тоже узнав гостя, сразу направился к нему.

– Какими ветрами, товарищ Шумилин?

– Пришел оружие просить.

Самойло и Шумилин не однажды встречались раньше в Архангельске в губисполкоме, в составе делегации совершили поездку в Петроград, с гостевыми мандатами были на съезде рабочих и солдатских депутатов от северных губерний.

Интенданты Шестой армии приняли по акту солонину. Командование армии выдало партизанскому отряду 22 винтовки, из тех, которые удалось вывезти из окружного склада и к ним четыре «цинки» патронов.

В знак особого уважения к личности Шумилина по указанию командарма партизанскому отряду селения Воронцы был передан английский трофейный пулемет, ласково прозванный в русском войске «максимом».

Удар буксирной флотилии для интервентов был неожиданный. Пленные потом признались: проспали.

Интервенты не сразу на огонь ответили прицельным огнем. Дуэль длилась около тридцати минут. За эти полчаса вражеский монитор «Хамбер», охваченный пламенем, врезался в болотистый берег и там грузно осел. Матросы монитора, толкая друг друга, прыгали в студеную воду. Чтоб не утонуть, освобождались от ботинок и бушлатов.

Русские матросы вылавливали их баграми и, как белуг, вытаскивали на палубу. Лица некоторых иностранцев были черны, как голенища хромовых сапог. Без труда распознавали: негры. На палубе низовой утренний ветер выдувал из них остатки сна. Лица пленников приобретали синюшный вид.

Кто-то пытался с ними заговорить, мешая русские и английские слова. Не столько речью, столько жестами спрашивали, как американцы себя чувствуют после русской купели. Многие моряки плавали на торговых и военных судах под русским флагом, участвовали в Цусимском сражении, побывали у японцев в плену, словом, имели некоторый опыт общения с иностранцами, в иноземных портах заводили знакомства с британцами, нередко после рома и виски встречи заканчивались кулачными боями. Так что русские матросы знали британцев и с черной кожей.