где-нибудь переждать.
Он распахнул дверь комнаты, пропуская Деметриче вперед.
— Возможно, — согласилась она без особой уверенности. — Но он бы тогда прислал домой свою лошадь. Он часто так делает. Когда, например, заворачивает в зверинец или когда решает зайти куда-то еще. Осторожнее, здесь очень крутые ступени.
— Благодарю.
Они спустились на первый этаж и, толкнув узкую дверь, вышли в небольшой сад, уставленный мраморными изваяниями.
— Сегодня здесь никого, хвала ангелам, нет, — сказала, зябко поежившись, Деметриче. — Иначе нам пришлось бы идти в обход. Скульпторы, — она указала на дверь, — задвигают засовы…
Окончив молиться, Лоренцо поднял голову и вздохнул.
— Джулиано, — тихо произнес он, — помнишь ли, как мы отпраздновали рождение моего первенца? Мы напились испанского и отправились петь серенады. Мы были совершенно пьяны. Матушка наша тогда очень на нас рассердилась. А сейчас Пьеро — женатый мужчина. — Он потер лицо, стараясь собраться с мыслями. — Твой сын тоже вырос. Замечательный сын. Он далеко пойдет в служении церкви.[35] — Медичи склонился к надгробию. — Мы повесили многих заговорщиков, включая епископа. Сандро написал в твою память прекрасную фреску. Я сочинил стихи, клеймящие вероломство. Но ты по-прежнему мертв. О, Джулиано! — Он оглядел незатейливо обработанный мрамор. — Я все собирался установить тебе надгробие попышней. Я думал, успею, ведь мне всего сорок два. Не сердись, Джулиано. Как мог я знать, что срок подойдет так скоро? Ты помнишь о наших планах? К своим тридцати пяти я намеревался передать тебе власть, чтобы целиком и полностью заняться стихами. Я даже подумывал удалиться в деревню. О, если бы так все и сталось! Но судьба распорядилась иначе. — Лоренцо вздохнул. — Мир и спокойствие дорого стоят, но, по крайней мере, теперь мы за них платим золотом, а не жизнями. Сейчас во Флоренции холодно. Я только из Синьории. Представь себе, руки меня не послушались, я не смог подписать обращение к флорентийцам по случаю Рождества.
Медленно, преодолевая жуткую боль, он опустился на колени возле надгробия и, оперевшись руками о камень, застыл.
Он не помнил, сколько времени так простоял. Легкое прикосновение к плечу вывело его из оцепенения. Лоренцо почувствовал прилив раздражения. Чего ему надо, этому служителю Божьему? Разве не видно, что человек хочет побыть один? Он обернулся, и удивленное восклицание сорвалось с его уст:
— Деметриче!
Она приготовилась к худшему и потому осталась совершенно спокойной.
— Да. Ты должен нас извинить. Мы заметили твою лошадь и…
— Нас? — Он пришел в еще большее изумление — Ракоци, — узнал он алхимика, одетого в черное, — что вам здесь нужно?
Ракоци приблизился.
— Я хотел переговорить с вами о донне Деметриче и о ее переезде в мое палаццо. Она выразила желание стать моей экономкой, что будет связано главным образом с тем, чтобы смотреть за книгами и расплачиваться с поставщиками провизии. Так что у нее останется время и для вашей библиотеки, и для дел, какие вы найдете нужным ей поручить. Теперь нужно только решить, когда удобнее совершить переезд.
Ракоци произнес весь монолог без запинки и с любезной улыбкой, но она нимало не обманула Лоренцо.
— Что за беда? Разве нельзя обсудить это дома? Я, конечно, всегда рад вас видеть, но… — взгляд его стал сердитым, — но в других обстоятельствах, более располагающих к дружескому общению. А сейчас ваш визит очень смахивает на подсматривание в замочную щелку. Вам что, нравится наблюдать, как я умираю?
Воцарилось молчание. Ледяное, тяжелое. Прием, оказанный Медичи непрошеному визитеру, содержал в себе оскорбление, за которым могло последовать только одно: разрыв всяческих отношений оскорбленного с оскорбителем.
— Ладно, Великолепный. Вы вправе так думать. — Ракоци обошел надгробие и встал так, чтобы Лоренцо мог видеть его — Выслушайте меня, а потом сами решите, имею я право здесь находиться или должен уйти.
Он скрестил на груди руки и заговорил глухим, безжизненным голосом, первые звуки которого показались чужими даже ему самому:
— Много, очень много лет назад я принужден был увидеть такое, о чем не могу забыть и по сей день. Троих людей, которых я любил больше жизни, растерзали при мне на части. Я ничем не мог им помочь. Они умирали в страшных мучениях, а я на это смотрел. С тех пор у меня не появлялось желания наблюдать за чем-то подобным.
Он глубоко вздохнул, стараясь больше не думать о римском амфитеатре, о жутких предсмертных воплях несчастных и о запахе, душном, невыносимом запахе растерзанной плоти, который преследовал его в течение многих столетий.
— Они были вашими родичами? — спросил Лоренцо. Гнев его явно пошел на убыль.
— Они были одной крови со мной.
— Ужасно! — Лоренцо поймал пальцы Деметриче и нежно их сжал. — Мое сокровище, — тихо шепнул он, потом перевел взгляд на Ракоци. — Давно это было?
Ракоци чуть помедлил, затем нашел правдивый ответ:
— С тех пор прошло около половины тех лет, что я прожил. — Суровость ушла из его голоса, теперь в нем сквозила печаль. — После этого я дал себе слово ни к кому не привязываться сердечно. Судите сами, насколько это мне удалось. Я живу в свое удовольствие, занимаюсь науками, люблю путешествовать, коллекционирую предметы искусства. А еще у меня есть музыка, которая заменяет мне практически все…
— А еще одиночество, — подсказал Лоренцо — Я вспомнил вашу канцону, теперь я ее понимаю! И рад, что вы здесь! — Он попытался подняться, но приступ слабости вернул его в прежнее положение.
Ракоци увидел в том прямую возможность положить конец скользкому разговору. Он приблизился к удрученному своим бессилием другу и негромко сказал:
— Деметриче, Великолепный нуждается в нашей помощи. Встаньте с другой стороны и возьмите его под руку так же, как я. Лоренцо, если вы примете нашу помощь, обещаю, что ударить лицом в грязь мы вам не дадим. И вся Флоренция будет завидовать оказанной нам чести. — Он уже опустился на одно колено возле Медичи и ждал, когда Деметриче сделает то же.
— Я ненавижу… свою слабость, — проговорил Лоренцо капризно.
— Бывают ситуации, Великолепный…
Ракоци кивнул Деметриче, и они вместе поставили Медичи на ноги.
— Бывают ситуации, когда даже самые обычные вещи обретают огромную ценность.
Лоренцо грузно, всей тяжестью повис на плечах своих добровольных помощников.
— Я все прикидываю, а нельзя ли мне малость поторговаться? Я говорю не о боли, ваше снадобье действует хорошо. Но нет ли возможности уговорить смерть прийти чуточку позже?
— Сторговаться со смертью не удавалось еще никому, — отозвался Ракоци с невеселой улыбкой. — Но есть способы выиграть какое-то время. Совсем небольшое. — Он был не в силах заставить себя сказать, что счет Лоренцо идет уже на недели.
— Это месяц? Или два? Или несколько дней? — Неопределенность бесила Медичи.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Ракоци кивнул Деметриче, и они медленно повели Лоренцо к выходу.
— Я не успел перекреститься, — уперся вдруг тот в дверях. — Я должен вернуться.
— Великолепный, Всевышнему все известно о вас, — терпеливо сказал Ракоци. — Я думаю, он не станет корить больного за неучтивость.
