обеспокоенностью заглянул мне в глаза. Странно, но в последнее время везде, куда бы я ни пришла, все выясняют, сколько кому лет. Просто эпидемия какая-то! И каждый норовит уколоть другого его возрастом – словно бабочку на булавку насаживает.

– А тебе сколько лет? – спросила я.

– Тридцать четыре.

– Это уже старость, лапочка, – сказала я.

– Мне уйти? – спросил Ян.

– Нет-нет, – сказала я. – Шутка.

И я рассказала ему историю про то, как один пожилой человек (семидесяти двух лет), друг семьи, позвонил и пригласил меня на ленч. После ленча (arroz con pollo)[2] он сказал, что хотел бы поехать ко мне и заняться любовью. Хоть я и ответила, что будет лучше, если мы останемся друзьями, и напомнила про его счастливый брак, у выхода он меня все-таки облапил. Я бросилась прочь, а он на прощание выдал комплимент относительно некоей части моего тела.

– Разве это не ужасно? – спросила я.

– Почему это тебя шокирует? – сказал Ян, – Наверняка ты с таким не раз сталкивалась.

– В семьдесят два года! – сказала я. – Животное. – И попыталась объяснить, что мужчины моего возраста рукам воли не дают. – Если ты кого-нибудь куда-нибудь приглашаешь, а потом вы решаете завершить встречу в постели, то решение бывает обоюдным, так ведь? Ты же не станешь кидаться на девушку на пороге ее дома.

Ян согласился со мной и подтвердил, что не станет. У следующей опоры кто-то играл на трубе, причем довольно плохо, и стоны трубы неслись над водой. Из-за этого музыкального фона все походило на сцену из фильма, во всяком случае, так казалось. Я объяснила Яну, что устала от мужчин, навешивающих на меня оценочные суждения.

– Большинство мужчин, с которыми я встречаюсь, все время выдают какие-то определения, – сказала я. – Но ведь любому – мужчине, женщине можно сказать, что он чем-то расстроен, и в пятидесяти процентах случаев попадешь в точку. – Ян, кажется, меня не понял.

– А мне не кажется, будто ты чем-то расстроена, – сказал он.

– Я и не расстроена, – ответила я. – Ну, может, самую малость, но это потому, что нервничаю перед гостями. И нет у меня никаких причуд и странностей. Все вокруг с причудами, а я нет. Уж это я определить в состоянии.

– Угу, – сказал Ян и предложил мне прокатиться на мотоцикле. Я подумала и согласилась, хотя в последний раз, когда я каталась на мотоцикле, нарвалась на своего отца, Макса, – сначала он узнал Рики, малолетнего преступника, за спиной которого восседала я, а потом и меня. Он заставил Рики остановиться, велел мне слезть и впредь запретил кататься на мотоциклах.

Я прикинула, что срок давности Максовым запретам уже вышел, но все-таки немного нервничала. Макс был не прав, но не во всем. Я понимала, что развлечение это опасное, возможно на грани патологии, но не будет же Ян гнать по улицам города на бешеной скорости. Он дал мне шлем, который возил пристегнутым к переднему колесу, и я попыталась засунуть в шлем свою рыжую гриву. Ощущение было такое, будто меня сдавили тисками.

– Не трогай это, – сказал Ян, показав на какую-то штуковину сбоку. Можешь обжечься.

Потом он вышиб подножку, завел мотор, и мы рванули вперед. Машин было полно, мы долго, пока не пробились к тротуару, объезжали какие-то такси, и ощущение у меня было такое, что еще немного, и колени мне снесет напрочь. Я крикнула Яну в ухо, что хочу проехать мимо дома моего бывшего дружка. И даже представила себе, как мы с Яном мчимся на зеленый свет и я машу Стасу рукой; Стас замирает в изумлении, а потом бросается за нами вдогонку. Стаса, естественно, на улице не было, но приятно иногда немного помечтать.

Мы с Яном ураганом пронеслись по Южному Манхэттену, а потом он высадил меня неподалеку от дома. Я уже собралась с ним распрощаться, и тут мне в голову пришла одна идея. Ян оказался милым и симпатичным парнем, и, хоть мне он вряд ли пригодится, возможно, подойдет какой-нибудь из подружек. В людях я, по-моему, разбираюсь неплохо, а Ян учился в Вест-Пойнте, бросил его и поступил в Бард-колледж. Короче, я дала ему свой адрес и пригласила вечером в гости. Он сказал, что придет с удовольствием.

Часть адреналина я, конечно, катаясь на мотоцикле, спалила, но все-таки не могла заставить себя вернуться домой и ожидать там надвигающегося приема. Поэтому я решила сходить куда-нибудь поесть и направилась вверх по улице. Аньес, местная экстрасенсша, сидела у окна. Когда я проходила мимо, она меня остановила и показала на мужа, который стоял у сточной канавы рядом с собакой – изнуренной и потрепанной, точь-в-точь старая плюшевая игрушка.

– Мы женаты уже тридцать лет, – сказала Аньес, – и очень подходим друг другу. Он ненавидит людей, а я их люблю и беседую с каждым. Он плохо видит, но ноги у него здоровые. Я едва хожу, зато зрение отличное. И живем мы в разных квартирах.

Я кивнула.

– Поболтаем в следующий раз, – сказала я. – Мне надо пойти перекусить. И еще купить вина. У меня сегодня гости.

Завернув за угол Бликер-стрит, я учуяла запах говядины. С чесноком и луковым соусом из пакета – не худший вариант. Кажется, нечто похожее я когда-то ела. Было почти три часа пополудни.

И тут я увидела двух знакомых мужчин. Оба катили перед собой коляски с детьми.

– Привет, Элинор! – крикнул мне Марк. Я перешла улицу и подошла к ним. – Наши жены отправились на смотрины младенца, а мы остались при детях. Ты ведь знакома с Борегаром?

– Да, – ответила я и взглянула на ребеночка, которого вез Борегар. Он был просто прелестный.

– Это не мой, – сказал Борегар. – Племянница.

– Как дела, Элинор? – спросил Марк и посмотрел на меня с состраданием. Не виделись мы с ним с тех самых пор, как я разошлась со Стасом.

– Отлично. Просто великолепно, – сказала я. – Делаю карьеру, у меня премиленькая квартирка…

Марк занервничал.

– Очень рад, – сказал он. – А мы ходили смотреть Златовласку и трех медведей.

– Тебе понравилось? – спросил Борегар у племянницы. У детки было пухлое надутое личико. Я бы ей дала от силы года полтора.

– Очень понравилось, спасибо, – ответила она.

Вид у обоих молодых людей был довольно хмурый.

– А вам самим-то понравилась Златовласка? – спросила я. Они промолчали. – На соседней улице вчера была ярмарка, – сказала я. – Может, и сегодня там что есть, зайдите проверьте. – Я показала им кожаный напульсник в заклепках. – За эту штуковину я заплатила всего два доллара. Надо было еще купить. Там были и с шипами. Честно говоря, я бы носила десяток сразу – до плеча. И тогда никто бы ко мне не полез.

Борегар внезапно встрепенулся.

– Куда ты переехала, Элинор? – спросил он. – Выглядишь ты просто замечательно.

– Точно, Элинор, – подтвердил Марк.

Короче, я и их пригласила.

Потом я пошла в кафе, заказала гамбургер и картошку фри. Мне нужно было как-то себя поддержать. Еда была до того омерзительна, что это даже привело меня в восторг. Почти ледяная полусырая картошка, водянистый кетчуп и тощий кусочек мяса между двумя холодными кусками булки. Отвратительно. Я, дрожа от нервного возбуждения, смотрела на часы, следя за неумолимо бегущим временем. Посетители в этот час были только случайные. Я чувствовала, что токи, от меня исходящие, влияют и на окружающих. Какой-то бородатый хиппи донимал официанта.

– Что с тобой? – повторял он все время. Официант явно плохо понимал по-английски, он был темен и угрюм. – Почему ты такой мрачный? – допытывался бородач. – Иди сюда, я тебе помогу. Ты откуда? – Официант не отвечал. – Ты классный, – сказал хиппи. – Такой красавчик, но еще и классный.

За моей спиной разговаривали две женщины. Они, видимо, только что навещали кого-то в больнице.

– По-моему, ее врач спятил, – говорила одна другой. – Ты видела ее карту? В графе Диета он написал