Рорк медленно поднялся.

— Вы ничего о ней не знаете. Она — настоящее чудо, я не собираюсь говорить о ней с вами. Но могу уверить вас, что ни за чьей спиной я не прячусь. Вы тут стоите передо мной, у вас руки по локоть в крови, а вы кичитесь своей мнимой принципиальностью, кичитесь прошлой славой. Ваша роковая ошибка, Скиннер, заключалась в том, что когда-то вы доверились такому человеку, как мой отец, пошли с ним на сделку. А моя, судя по всему, была в том, что я полагал, будто вы будете сводить счеты лично со мной, а не с моей женой. Так что считайте это предупреждением.

Рорк внезапно умолк, заметив, что Хейз шевельнул рукой. Стремительно, словно гремучая змея, он бросился к охраннику и выхватил у него из кармана лазерный парализатор.

— А ну-ка вынь руку из чертова кармана, пока я ее тебе не оторвал!

— У вас нет разрешения на применение оружия! — крикнул Скиннер.

Рорк взглянул на его разъяренное лицо и ухмыльнулся.

— Какое еще оружие? Живо на пол, Хейз, и руки за голову! Выполняй! — приказал он, заметив, что Хейз вопросительно взглянул на Скиннера. — Эти лазерные штуковины даже слабым лучом будь здоров как могут шибануть. — С этими словами он прицелился Хэйзу в пах. — Особенно если попасть в одно из самых чувствительных мест.

Скиннер жестом приказал охраннику не двигаться с места.

— Предупреждаю: держитесь подальше от моей жены. Держитесь как можно дальше, за милю обходите. Иначе, уверяю вас, вам не поздоровится! — сказал Рорк.

— Что, прикажете забить меня до смерти где-нибудь на лестнице?!

— Какой же вы зануда, Скиннер! — сокрушенно вздохнул Рорк, отступая к двери. — Просто ужасный зануда! Я бы на вашем месте приказал своим парням поосторожнее обращаться с оружием и не слишком часто его доставать. Отель-то все-таки мой!

Несмотря на то что номер был огромным, Еве он казался тесным и душным. Расследуй она это дело в Нью-Йорке, то сейчас непременно была бы уже на улице, чертыхалась бы по пути в лабораторию, намереваясь задать взбучку спецам, и злилась на проносящиеся мимо стремительным потоком машины, перебирая в уме всевозможные версии случившегося и одновременно маневрируя и воюя с таксистами по дороге в морг или на обратном пути в управление.

А ее строгий приказ немедленно представить отчет заставил бы трепетать чистильщиков. И она бы контролировала весь ход расследования.

Но на этот раз весь кайф получит Дарсия Анджело.

— Пибоди, отправляйся сейчас на конференцию и запиши текст выступления Скиннера. И поскольку он все еще в игре, шоу должно продолжаться, причем по расписанию.

— Слушаюсь, сэр! — ответила Пибоди. Мрачный тон, которым это было сказано, удивил Еву.

— В чем дело, Пибоди?

— Я вижу, Даллас, вы его достаете. Я понимаю причину этого и все же… Он же легенда. Некоторые копы сворачивают со своего пути, потому что не выдерживают страшного внутреннего напряжения, либо поддаются искушению, а может, и потому, что такова их природа. Он же безупречен. Для меня это страшное разочарование — видеть, как он перечеркивает все, что ему было дорого, чему он служил. Ужасно, что он сделал жертвой одного из своих людей, только чтобы подставить Рорка и свести счеты за то, что произошло, хотя Рорк был еще ребенком и никакого отношения к тому делу не имел.

— Если у тебя есть другие версии, изложи. Я внимательно выслушаю. Если ты не можешь заниматься этим делом, Пибоди, лучше скажи сразу. В конце концов, ты же здесь в отпуске.

— Я справлюсь, — ответила Пибоди и направилась к выходу. И в голосе, и в ее походке ощущалось напряжение, — я не принадлежу себе с той минуты, что я с вами.

Ева сжала губы, услышав, как захлопнулась дверь. Она уже обдумывала, какую головомойку задаст Пибоди, но ее отвлекла Мира.

— Ева, пусть идет. Она и так держится неплохо. Не так-то легко оказаться между двумя кумирами как между двумя огнями.

— О нет, только не начинайте!

— Да сядьте же вы, а то протопчете дорожку на полу,  строго сказала Мира. — Ваше положение не из легких. Человек, которого вы любите. Работа, которая много для вас значит. И другой человек, который, как вы думаете, преступил черту дозволенного.

— Мне как раз и нужно, чтобы вы мне сказали, действительно ли он мог преступить эту черту. Я-то правду нутром чую, и все обстоятельства дела это подтверждают. Но мало этого — у меня есть компромат на него. По большей части из досье в открытом доступе. Но не все, что мне нужно.

Она сделала паузу. Мира невозмутимо смотрела на нее, ожидая продолжения.

— Я не собираюсь рассказывать, как я его заполучила, — сказала Ева.

— А я и не спрашиваю, — ответила Мира. — Мне уже достаточно известно о Дугласе Скиннере. Он человек, помешанный на справедливости, вернее, на собственном представлении о ней; на том, что символизирует для него полицейский жетон. Он из тех, кто поклялся «служить и защищать». Совсем как ты.

— При данных обстоятельствах довольно сомнительный комплимент, — заметила Ева.

— Между вами есть разница, — пояснила Мира. — Совершенно элементарная. Он вынужден и всегда был вынужден подгонять свое представление о справедливости под обстоятельства, как другие люди — представления о верности. Ты, Ева, в конечном итоге отстаиваешь интересы потерпевшего. А он — свои собственные представления. Но со временем эти представления сузились. Некоторые становятся жертвами собственного видения действительности. Заложниками собственного образа, пока не начинают себя с ним отождествлять.

— Скиннер перестал быть полицейским из-за всей этой рекламной шумихи вокруг него, — с горячностью сказала Ева.

— Верно подмечено. У многих людей в правоохранительных органах такое же мнение о Скиннере, как и у Пибоди. И с психологической точки зрения это не такая уж большая метаморфоза. Вполне допускаю, что Скиннер стал настолько одержим ошибкой, причем собственной, которая стоила жизни его подчиненным, что впоследствии эта ошибка превратилась для него в настоящую навязчивую идею, — размышляла Мира.

— Убитый не был уличным бродягой. Он был молодым сотрудником с безупречным послужным списком, образцовым семьянином. К тому же сыном одного из погибших соратников Скиннера. Вот здесь-то и загвоздка, доктор Мира. Неужели навязчивая идея настолько неотступно преследовала его, что он решил принести в жертву невинного человека, сына одного из своих погибших друзей, только чтобы реализовать ее?

— Если он способен оправдать такой поступок в собственных глазах, то да. Все дело в целях и средствах, — заметила Мира и спросила: — Ты действительно тревожишься за Рорка?

— Ему не нужно, чтобы я о нем тревожилась, — вздохнула Ева.

— Полагаю, он предпочитает тревожится о тебе. Его отец был с ним жесток.

— Да, он мне кое-что рассказывал. Старик бил его смертным боем, и пьяный, и трезвый. — Ева нервно взъерошила волосы, подошла к окну. Тишину за окном не нарушал рев взлетающих или приземляющихся шаттлов.

«Удивительно, — подумала Ева, — как это люди выносят тишину, полное безмолвие?» И вслух добавила:

— Он заставлял Рорка бегать за спиртным, шарить по чужим карманам, а если тот возвращался с пустыми руками, бил его. Полагаю, его отец был не слишком удачливым авантюристом, потому что они жили в трущобах.

— А его мать?

— Не знаю. Рорк говорит, что тоже ничего о ней не знает. Похоже, для него это и вправду не имеет значения.

Ева вернулась и села напротив Миры.

— Неужели такое возможно? Неужели человеку может быть все равно, что отец над ним издевался? И что его мать бросила их?