По собранным в складки бархатным портьерам и по стенам небольшой темной комнаты заметались рваные тени от пламени длинных свечей. Однако сюда не проникало даже слабое дуновение ветра. Рядом со столом из черного дерева, на котором, поблескивая резной яшмой, лежал зеленоватый саркофаг, стояли четверо. В поднятой правой руке каждого из них дивным зеленым пламенем горела черная свеча из особого воска. Все вокруг было окутано ночью, и лишь ветер завывал протяжно и злобно в мрачных сплетениях ветвей.

В комнате царили напряженная тишина и колеблющиеся тени, а четыре пары блестящих глаз, не отрываясь, вглядывались в длинную зеленую крышку саркофага, по которой, струясь, вились, как змеи, загадочные иероглифы, вызванные к жизни неверным светом свечей.

Человек, стоявший в ногах саркофага, слегка наклонился вперед и стал водить свечой, словно пытаясь написать ею в воздухе магический символ. Потом, поставив ее в чашу из багряного золота, он пробормотал какое-то непонятное своим спутникам заклинание и опустил руку под складки своей обшитой горностаем накидки. Когда он вынул ее обратно, в его сжатых пальцах пылал живой огонь.

Трое его пораженных спутников затаили дыхание, а потом смуглый, рослый мужчина, стоявший в головах саркофага, сдавленным голосом прошептал:

- Сердце Аримана...

Старший из четырех мужчин резким жестом велел ему замолчать... Где-то вдалеке раздавался жалобный собачий вой, а за надежно запертыми дверями комнаты были слышны чьи-то осторожные шаги, однако никто из находившихся здесь людей не отрывал взгляда от саркофага, над которым мужчина в горностаевой накидке водил в воздухе теперь уже огненным драгоценным камнем и бормотал заклятия, память о которых была утеряна еще в дни гибели Атлантиды. Свет и жар, исходившие от этого камня, слепили глаза... И вдруг резная крышка саркофага вздрогнула и с треском лопнула, словно в центр ее попал удар сокрушительной силы. Рассыпавшись на куски, она открыла взорам покоившуюся под ней мумию - сутулую, сморщенную фигуру, коричневая иссохшая кожа которой проглядывала сквозь прогнившие бинты, а руки и ноги были похожи на высохшие ветви старого дерева.

- Ты что, оживить его хочешь? - пробормотал с саркастической усмешкой небольшой смуглый мужчина, стоявший справа. - Да он же рассыплется от первого прикосновения. Глупости...

Высокий, в руках которого пылал камень, повелительно цыкнул на него. На его широком белом лбу блестели капельки пота, а глаза были напряженно расширены. Он еще сильнее наклонился вперед и, стараясь не коснуться мумии, возложил драгоценность ей на грудь, а потом отступил назад и с каким-то безумным напряжением стал смотреть на нее, продолжая беззвучно шептать заклятия.

Казалось, будто частица живого огня мерцает на сморщенной груди высохших останков. И вдруг сквозь сжатые зубы взирающих на это людей непроизвольно вырвался короткий вздох, ибо перед их глазами происходила поразительная перемена. Иссохшая фигура в саркофаге стала приподниматься, увеличиваться и приобретать объем. Ее прогнившие бандажи и бинты лопались и превращались в коричневый прах. Конечности мумии выпрямлялись, а кожа начала светлеть.

- О, господи!.. - прошептал высокий золотоволосый мужчина, стоявший справа. - Он не из Стигии! Ну, хоть это ладно...

И вновь дрожащий палец приказал ему замолчать. Собака уже перестала выть, взвизгнув, словно испугавшись чего-то, отголосок этот скоро затих, и в наступившей тишине стал слышен скрип тяжелых запертых дверей, будто кто-то с огромной силой давил на них снаружи. Золотоволосый шагнул было открыть, положив ладонь на рукоять меча, но человек в мантии из горностая предостерегающе зашипел:

- Остановись! Не разрывай магической цепи! И не подходи к двери, если тебе дорога жизнь!

Тот, пожав плечами, обернулся и застыл, как вкопанный: в яшмовом саркофаге лежал с закрытыми глазами живой человек - высокий, крепкий, с чистой белой кожей и совершенно обнаженный. Потом глаза его раскрылись, но взгляд их оставался бессмысленным, как у новорожденного. На матовой груди его,