зевать.

Тут полог распахнулся, и в проеме возникла высокая фигура часового.

— В чем дело? — вскинулся Прокас. — Мятежники наступают?

— Нет, господин. К тебе гонец.

— Гонец? — удивленно переспросил командующий. — Что ж, давай его сюда.

— Ее, господин. Это женщина.

Прокас только нетерпеливо махнул рукой. Оруженосец же встал, отдал честь и удалился.

Через минуту солдат вернулся, ведя с собой юную девушку, одетую в дорожное платье пажа. Четверть часа назад она появилась возле постов, смело подошла к часовым и сказала, что у нее поручение к главнокомандующему от короля Нумедидеса. И солдатам, изумленным ее ледяным спокойствием и странным светом широко распахнутых изумрудных глаз, даже в голову не пришло поинтересоваться, как попала она в эти края.

Прокас внимательно изучал гостью. На предъявленный знак он и не взглянул — такие штучки легко подделать или украсть. Не слишком поверил и лежавшему в дорожной сумке пергаменту. Но стоило незнакомке назвать имя Зуландры Тху, как Амалиус Прокас насторожился. Колдун был единственным человеком, которого побаивался старый воин.

— Почему же ты замолчала? — ворчливо спросил он. — Говори!

Альцина покосилась на часовых, которые, не снимая ладоней с рукоятей мечей, едва не касались ее локтями.

— То, что я должна сказать, не предназначено для посторонних, — сказала она.

Прокас заколебался, потом кивнул:

— Хорошо, подождите снаружи.

— Но, господин, — возразил было часовой постарше. — Тебе нельзя оставаться с ней наедине. Кто знает, что у нее на уме. Может, Конан…

— Конан! — воскликнула прекрасная Альцина. — Конан мертв! — Не успела она договорить, как уже проклинала себя за несдержанность.

Но часовой лишь улыбнулся:

— Вот уж нет, дорогуша, киммериец оказался живуч, как кошка. Он, говорят, и впрямь едва не загнулся, но, когда мы переправлялись через Алиману, он уже сидел верхом и орал лучникам, чтобы сделали из нас решето.

Амалиус Прокас остановил его:

— Похоже, наша юная гостья была уверена в обратном. И мне очень хотелось бы знать почему. Оставьте-ка нас ненадолго. Я все-таки еще не настолько ослаб, чтобы меня надо было защищать от какой- то девицы.

Часовым ничего не оставалось делать, как отдать честь и выйти. Прокас с коротким смешком повернулся к Альцине:

— Мои ребята ни за что не упустят случай подольше постоять в сухом и теплом местечке. Но к делу. Говори, что там мне передал колдун.

Дождь застучал по шатру с новой силой, пророкотал гром. Альцина спокойно расстегнула насквозь промокшую курточку и шелковую рубаху.

— Зуландра Тху велел передать тебе, господин, что…

Новый раскат грома заглушил последние слова. К тому же теперь гостья говорила едва не шепотом. Прокас невольно подался вперед. Вкрадчивый голосок продолжал:

— …Время пришло, и пора…

При свете молнии в руке ее, словно змея, сверкнул маленький кинжал и, метя в сердце, ударил в грудь старого воина.

— …тебе умереть! — воскликнула Альцина и отскочила назад, увернувшись от Прокаса.

Как ни был удар точен, он не достиг цели. Прокас никогда не снимал тонкой кольчуги, и потому кинжал лишь расцарапал кожу на ребрах. Прорвав несколько звеньев, клинок застрял.

Страшно вскрикнув, Прокас поднялся и, несмотря на боль в раненой ноге, попытался схватить убийцу. Альцина отшатнулась и нечаянно перевернула скамью, где стояла свеча. В шатре стало темно, как в склепе.

Прокас шарил в темноте наугад. Наконец пальцы его ухватили край шелковой ткани. На какое-то мгновение Альцине показалось, что ей пришел конец: пальцы старого воина уже сомкнулись у ней на горле. Но нога подвела — Прокас качнулся и, вытянувшись во весь рост, упал. Яд, в котором было смочено острие, довершил работу.

Альцина быстро пришла в себя. Метнувшись к выходу, она припала к щелке в складках полога. Новая вспышка молнии осветила часовых, стоявших по обе стороны выхода в своих насквозь промокших плащах подобно статуям. С облегчением она поняла, что из-за грозы воины ничего не слышали.

Альцина нашла на ощупь огниво и трут и зажгла свечу. Быстро осмотрела тело. Вложила украшенную драгоценными камнями рукоять в руку своей жертвы. Вновь взглянула в щелку на часовых и, убедившись, что они так ничего и не заметили, принялась напевать. Сначала тихо, потом все громче и громче — пока пение не достигло слуха солдат.

Песня эта, похожая на колыбельную, на самом деле была волшебным заклинанием, усыплявшим любого, кто его слышит. Солдатам же показалось, будто это дождь монотонно стучит по шлемам. Вскоре оба воина погрузились в тяжелое забытье.

Час спустя Альцина, беспрепятственно обогнув внешние посты, вернулась в свой небольшой шатер, который стоял чуть ли не на соседнем пригорке. С облегчением она стянула и принялась отжимать промокшее насквозь платье. Шелковая рубашка испорчена…

Тут Альцина схватилась за грудь. Обсидиановый талисман! С ужасом она поняла, что во время завязавшейся в темноте борьбы не заметила, как разорвалась цепочка. Маленький полумесяц наверняка остался лежать на ковре, но вернуться забрать его было уже невозможно. Едва часовые найдут тело, лагерь превратится в гнездо потревоженных шершней. Легионеры вот-вот примутся рыскать по всему лесу, и у каждого будет приказ найти и убить черноволосую ведьму с изумрудно-зелеными глазами.

Дрожа от досады и страха, Альцина сидела в своем шатре, слушая рассерженное рокотанье грома и заунывный шелест дождя. Мысли роем бились в виски. Знает ли Зуландра Тху о том, что яд не убил киммерийца? В последний раз, когда они разговаривали, колдун и словом не обмолвился об этом. А если он ничего не знает, надо связаться с ним любой ценой. Без талисмана же это можно сделать только одним способом — самой отправиться в Тарантию.

Потом ей стало страшно. Может, теперь, когда выяснилось, что киммериец остался жив, не стоило убивать Прокаса? Вдруг чародей разгневается за поспешность? И уж наверняка он не простит ей выздоровления варвара. И потерю талисмана. А без талисмана она и сама как без рук. Беспомощная, безоружная, Альцина растерялась. На мгновение в голову ей закралась мысль о бегстве.

Но, в конце концов, она решила вернуться, положившись на милосердие колдуна. Впрочем, не только и не столько на милосердие, сколько на собственную молодость и красоту, ибо еще ни один мужчина не смог устоять перед ней. Улыбаясь, она уснула с мыслью о том, что, едва рассветет, она отправится в Тарантию.

Капитан аквилонцев заглянул перед рассветом к командующему, чтобы получить распоряжения на день. Часовые отдали честь, и он вошел в шатер.

Но Амалиус Прокас если и мог теперь отдать кому-то распоряжение, так только демонам в преисподней. Старый воин лежал в луже собственной почерневшей крови, вниз лицом, сжимая рукоять крошечного кинжала, навсегда успокоившего гордость и славу Аквилонии.

Часовые перевернули остывшее тело и уставились на него во все глаза. Черные от крови седые волосы налипли Прокасу на лицо.

— В жизни бы не подумал, что он может покончить с собой, — прошептал потрясенный капитан. — Совсем на него непохоже.

— Да, господин, — отозвался один из часовых. — И какой солдат, если уж и решит заколоть себя кинжалом, станет делать это, не сняв кольчуги? Наверняка это та женщина.