Она даже выдавила улыбку.
– Договорились. – Глядя, как Пол мажет маслом и джемом хлеб, Джулия подумала, вспоминает ли он то утро, когда впервые встретился с Евой.
Джулия снова улыбнулась, когда Пол поставил перед ней тарелку. Немного орехового масла, джема и любви.
– Итак, как ты играл в сыщика? Садясь, Пол протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся прядь.
– Я поговорил с Джеком, пилотом. Он клянется, что топливопровод повредили. Может, это и немного, но он может доказать, что кто-то угрожал тебе. И Еве.
Джулия заставляла себя есть, заставляла себя надеяться.
– И я думаю, очень важно убедить полицию, что кто-то посылал угрозы… из-за книги, пленок. Не понимаю, как, прослушав пленки, они могут думать, что я… – Джулия замотала головой. – Невозможно доказать, что кто-то, кроме меня и Евы, знал, что на них записано.
– Обоснованные сомнения – вот все, что нам нужно. Я ездил повидать Треверс. – Пол хотел оставаться честным, но приходилось осторожно выбирать выражения. – От нее осталась одна тень, Джил. Она всю свою жизнь посвятила Еве. Ева столько сделала для нее, для ее сына.
– И Треверс верит, что я убила Еву.
Пол встал, чтобы налить чего-нибудь им обоим. Под руку первым попалось «Шабли», и он решил, что «Шабли» прекрасно подойдет к ореховому маслу.
– Сейчас ей необходимо кого-то винить, и она хочет винить тебя. Но Треверс знала практически все, что происходило в доме, а это для нас главное. Кто-то еще был в тот день в поместье. Кто-то еще входил в гостевой дом. Треверс лучше всех других поможет нам выяснить – кто.
– Я хочу только… я хочу, чтобы она поняла: я не думала всего того, что наговорила в тот вечер… я никогда не хотела, чтобы это было последним воспоминанием Евы обо мне. Или моим о ней. Пол, я буду сожалеть об этом до конца своих дней.
– Что было бы ошибкой. – Он легко сжал ее руку. – Ева вызвала тебя сюда, чтобы вы узнали друг друга. Не по одному эпизоду, не по нескольким необдуманным словам… Джулия, я встретился с ее врачом.
– Пол! Ты не должен был делать это один.
– Я не мог иначе. Ей поставили диагноз в начале ноября прошлого года. Она тогда сказала нам, что хочет провести недельку на курорте, развеяться, а сама легла в больницу на обследование. У нее были головные боли, слабело зрение, часто менялось настроение. Опухоль… ну, короче говоря, было слишком поздно. Врачи могли облегчить боли, поддержать силы, но не могли спасти ее… Они сказали, что ей в лучшем случае остался год. Оттуда она полетела прямо в Гамбург к какому-то специалисту. Новое обследование, те же результаты. Должно быть, тогда она и задумала биографию. Она сказала нам с Мэгги в начале декабря о книге, о тебе. Она хотела завершить свою жизнь и не хотела, чтобы те, кто ее любит, знали, как мало ей осталось.
Джулия отвела взгляд от его полных горя глаз.
– Они не смели украсть у нее то, что осталось.
– Да. – Пол поднял бокал. Еще раз мысленно попрощался с Евой. – И она разозлилась бы до смерти, если бы тот, кто убил ее, остался безнаказанным. – Он коснулся бокалом бокала Джулии. – Пей. Это полезно для души. И если ты расслабишься, мне будет легче соблазнить тебя.
Джулия замигала, подавляя слезы.
– Ореховое масло, джем и секс. И все в один день. Не знаю, смогу ли я все это пережить.
– Давай проверим, – предложил он.
Пол надеялся, что она поспит час или два, и оставил ее в затемненной шторами спальне, с включенным вентилятором под потолком, разгоняющим жару.
Как многие писатели. Пол мог работать где угодно: в автомобиле, в приемной дантиста, на вечеринке, но с годами обнаружил, что лучше всего ему работается в собственном кабинете.
Он сам спроектировал дом и большую часть времени проводил в просторном кабинете на втором этаже. Одна стена была полностью стеклянной, открывая вид на небо и море. Те, кто не понимал суть процесса, не верили, что он может работать, просто сидя в кресле и таращась в окно.
Компенсируя болезненный процесс рождения истории в голове и сердце, он окружил себя максимальным комфортом. Боковые стены были уставлены книгами, некоторые для исследований, другие для удовольствия. Как-то Ева нарушила его уединение и развесила на тонких ветвях двух фикусов крохотные красные и зеленые шарики, чтобы напомнить: Рождество не считается с установленными сроками сдачи книги.
Идя в ногу с веком, Пол работал на маленьком умном компьютере. И до сих пор царапал заметки на клочках бумаги, которые часто терял. Он купил самый лучший проигрыватель компакт-дисков, надеясь, что под музыку Моцарта или Гершвина мозги будут работать лучше. Ему хватило недели, чтобы понять: он ненавидит все, что отвлекает. Маленький холодильник был забит безалкогольными напитками и пивом. Когда на Пола находило вдохновение, могло пройти и восемнадцать часов, прежде чем он, с воспаленными глазами, пошатываясь, вываливался из кабинета в реальный мир.
И теперь именно здесь он думал о Джулии и о том, как доказать ее невиновность.
Если бы он разрабатывал сюжет, Джулия идеально подошла бы на роль убийцы. Сдержанная, собранная, скрытная. Сопротивляющаяся переменам. Ева взорвала ее размеренную жизнь. Ярость прорвала тонкий слой самообладания, и в приступе гнева и отчаяния Джулия нанесла удар.
Именно так будет построено обвинение, думал Пол.
Плюс несколько миллионов наследства, как дополнительный стимул. Конечно, им трудно доказать, что Джулия знала о завещании, однако не так трудно убедить присяжных, если дойдет до суда, что Джулия пользовалась полным доверием Евы.
Стареющая и больная королева экрана пытается вернуть прошлое, завоевать любовь ребенка, от которого когда-то отказалась. Они представят Еву как беспомощную жертву.
Ева презрительно фыркнула бы и назвала все это вздором.
Матереубийство – омерзительное преступление. Окружной прокурор с пеной у рта станет требовать приговора по убийству второй степени.
Пол закурил сигару, закрыл глаза и мысленно перечислил причины, по которым концы с концами не сходились.
Джулия не способна на убийство. Конечно, это всего лишь его мнение и неадекватная линия защиты. Лучше отвлечься от своих чувств и сосредоточиться на фактах.
Записки. Это факт. Он сам был с Джулией, когда она получила одну из них. Невозможно симулировать тот шок и панику. Обвинение может возразить, что Джулия – дочь актрисы и сама когда-то стремилась на сцену, однако Пол сомневался, что даже Ева смогла бы так сыграть.
Самолет был поврежден. Неужели кто-нибудь всерьез поверит, что Джулия рисковала своей жизнью, рисковала оставить своего ребенка сиротой только ради эффекта?
Пленки. Он их прослушал. Они взрывоопасны. Пол не сомневался, что Еву убили, чтобы сохранить чью- то тайну. Какая тайна стоит жизни Евы?
Аборт Глории? Извращения Кинкейда? Честолюбие Торрента? Алчность Приста?
Дельрико. Всем сердцем Пол хотел верить, что виноват Дельрико, но и тут картина не складывалась. Может ли человек, так хладнокровно манипулирующий жизнью и смертью, потерять контроль над собой и убить столь опрометчиво?
Преступление наверняка спонтанное. Тот, кто убил Еву, не мог знать, когда вернется Джулия, и в любой момент мимо окон мог пройти садовник, шофер или еще кто-нибудь.
Ни один посторонний не мог проникнуть в поместье, если, как обнаружила полиция, была включена сигнализация. И все же кто-то вошел.
Пол спросил себя, что бы он сделал, если бы хотел встретиться с Евой наедине и так, чтобы никто не знал. Можно было бы приехать с визитом открыто, затем, уходя, отключить сигнализацию и вернуться. Попытаться запугать Еву. Потерять самообладание.
Этот вариант Полу понравился. Очень понравился. Мешала только включенная сигнализация.
Значит, надо снова поговорить с Треверс, с Ниной и Лайлом. Со всеми, вплоть до самой последней уборщицы.
Он должен доказать, что кто-то мог проникнуть внутрь. Тот, кто был так напуган, что посылал
