Она кивнула. Очень печально.
- Я знаю. Это все равно что говорить о помидорах, тогда как разговор про картошку.
- Я оставил свой загородный дом твоим родителям, с условием, что они завещают его тебе. Кроме того, я учредил трастовый фонд для тебя, без каких-либо ограничений или условий, так что когда ты подрастешь, то сможешь стать кем захочешь, 'высшим буржуа' или не 'высшим буржуа', без разницы. Можешь, например, писать стихи, если почувствуешь к этому склонность. Я дал распоряжение моему адвокату продать оба лимузина и положить все деньги, за вычетом его комиссионных, на счет в банке на твое имя.
Кили снова принялась вертеть веточку в руках. Старфайндер подождал, когда Кили скажет что-нибудь еще, но та молчала, и тишину в парке нарушал только пронзительный голос женщины, сидящей на соседней скамейке и покрикивающей на свое непослушное дитя.
Он почувствовал боль в основании грудины, имеющую определенное сходство, по всем признакам, с язвой двенадцатиперстной кишки, хотя ничем таким никогда не страдал. И снова он обратился за помощью к научным объяснениям:
- В любом демократическом обществе рано или поздно образуется правящая верхушка, истеблишмент, и ценности этого истеблишмента создают особую приправу социальному супу. Истеблишмент Ренессанса - это рабочий класс; но, поверь мне, если бы истеблишмент состоял из буржуазии, то ситуация была немногим лучше, а может и хуже.
Его слова отдавали гулкой пустотой, даже для его собственных ушей.
- Ты снова говоришь о помидорах, дядя Джон.
Кили отбросила в сторону свою ветку и поднялась со скамейки.
- Думаю, что нам пора вернуться обратно. Мои родители, отец и мама, наверное, уже волнуются, куда это я подевалась. Как ты, наверное, успел заметить, они только и думают обо мне, и днем, и ночью, целый день.
Они вышли из парка и отправились обратно мимо приземистых домиков, шагая по тротуару бок о бок, но при этом совершенно порознь. У маленькой дорожки, что вела к крыльцу Блю, они наконец остановились. Вокруг царило утреннее многоцветие: свет солнца Андромеды и множества бутонов на клумбе перед домом семейства Блю. Лужайка и клумба перед домом Блю были в точности такие же, как лужайка и клумба перед соседним домом. По сути дела, все лужайки перед всеми парадными входами на этой улице были похожи друг на друга, как братья-близнецы.
- Ты зайдешь, дядя Джон?
Старфайндер покачал головой.
- От этого не будет никакой пользы. Попрощайся от меня со своими родителями, и скажи Ральфу, что я уже готов ехать.
- Хорошо.
Несколько секунд она молча стояла перед ним, внимательно глядя ему в глаза. Она немного поправилась и больше не была уже такой худенькой, как тогда, когда он впервые достал ее из недр звездного угря, совершенно хрупкую на вид. И тем не менее казалось, что Кили слабо покачивается на утреннем ветерке.
- Прощай, дядя Джон. Передай Чарли, что я попрощаюсь с ним попозже.
- Хорошо.
Потом, через миг, она, рыдающая, оказалась в его объятиях.
- Ох, Старфайндер, я была такая злая, я не хотела быть такой - честно! Я знаю, что ты должен был привезти меня домой, я знаю, что ты не можешь позволить себе оставить на руках такую двенадцатилетную нескладуху, как я, и я ни в чем тебя не виню. Я знаю, что ты сделал для меня, и знаю, что никогда, даже за тысячу лет, тебе за это не отплачу. Я знаю, знаю, знаю, Старфайндер, и все равно я люблю и тебя, и Чарли, и пожалуйста, когда я вырасту, пожалуйста, прилетите за мной и заберите меня с собой!
Быстро повернувшись, Кили взбежала вверх по ступенькам, толкнула дверь и скрылась в доме. Язва Старфайндера давала о себе знать так, что ему стало трудно дышать. Он почти согнулся от боли пополам. По сторонам, периферийным зрением, он заметил как трава, и небольшие холмы, и деревья на холмах, все зеленое и сочное - все это медленно поплыло прочь и растворилось вдали, побледнело и постепенно исчезло, оставив после себя только голую и неприметную безжизненную землю.
Из дома появился Ральф, чуть покачиваясь спустился по ступенькам крыльца, пересек лужайку и осторожно стал забираться в лимузин. Старфайндер хлопнул Ральфа по плечу:
- Вы слишком пьяны, чтобы вести машину, Ральф, - сказал он.
Повернувшись к Старфайндеру, Ральф смерил его мутным взглядом.
- От пива невозможно опьянеть. Пиво - это слабоалкогольный напиток, почти без градусов.
- Мне не нравятся пьяные, - сказал тогда Старфайндер. - И в особенности мне не нравится, когда пьяны от пива. Люди, перебравшие пива, невыносимы, потому что болтливы, заносчивы и неряшливы.
- Грязная капиталистическая свинья! - выкрикнул Ральф и, размахнувшись, сделал слабую попытку ударить Старфайндера.
Увернувшись, Старфайндер схватил Ральфа за руку, вытащил его из машины на лужайку, толкнул на траву и припечатал к земле, пнув башмаком в зад, так что Ральф ткнулся лицом прямо в цветы на клумбе семейства Блю. После этого Старфайндер возвратился к лимузину, сел за руль, задним ходом выкатился на подъездную дорожку и поехал в сторону своего загородного дома, где ему еще предстояло закончить свои дела.
На душе у него немного полегчало, но не слишком.
Кит ничего не ответил.
Это могло означать только одно: кит спит и
Кит даже не шелохнулся.
Старфайндер приготовился повторить команду в третий раз, когда в сознании его возник иероглиф:
Молчание.
Старфайндер швырнул капитанскую фуражку себе под ноги. Теперь он не просто сходит с ума от ярости - язва двенадцатиперстной кишки совсем его доконала!
