Сирина сидела у камина в своей спальне, облаченная в ночной халат, покуда мать расчесывала и сушила ей волосы. В Фионе это пробуждало воспоминания, одновременно светлые и печальные, о детстве старшей дочери. Много раз она стояла вот так, рядом с Сириной, устроившейся у огня, с поблескивающей после мытья кожей. Тогда было просто облегчить ее боль или решить проблему.

Но теперь девочка стала женщиной, думала Фиона, с женскими желаниями и страхами. Придет время, когда ее дочь будет сидеть у камина своего дома.

Обычно, когда они проводили время вместе, Сирина была полна рассказов, вопросов, смеха. Сейчас же она казалась странно подавленной; ее взгляд был устремлен на огонь, а руки неподвижно лежали на коленях. Сквозь открытую дверь они слышали, как Гвен и Мэлколм развлекали Колла какой-то игрой. Смех и торжествующие крики долетали в комнату приглушенными.

Из всех детей Сирина больше других беспокоила Фиону. Колл, конечно, был упрям, но достаточно походил на отца, чтобы найти свой путь в жизни. Гвен была мягкой и доброй — Фиона не сомневалась, что хрупкая внешность и щедрая душа обеспечат ей хорошего мужа. А Мэлколм… Она улыбнулась, проводя щеткой по длинным влажным волосам Сирины. Он был озорным и очаровательным мальчуганом, веселым, как щенок.

Но Сирина унаследовала вспыльчивый характер Мак-Грегоров вместе с легко ранимым сердцем. Она ненавидела так же страстно, как любила, задавала вопросы, на которые было невозможно ответить, и слишком хорошо помнила то, что следовало забыть.

Последнее заботило Фиону больше всего. Тот страшный случай травмировал Сирину не меньше, чем ее мать. Фиона все еще носила шрамы, оставленные английским офицером. Нет, не на теле, а в сердце. И она боялась, что такие же шрамы никогда не исчезнут из памяти и сердца Сирины. Но если Фиона хранила свой позор тайно, ненависть Сирины слишком часто горела в ее глазах и срывалась с языка.

Фиона никогда не забывала то, как юная дочь мыла ее, утешала, облегчала телесную и душевную боль той страшной ночью. Не забывала она и о последствиях, которые это трагическое происшествие наложило на характер Сирины, — отсюда ее бесшабашность, с которой девушка способна одна скакать верхом по лесу, ярость, вспыхивавшая при любом реальном или воображаемом пренебрежении к ее семье. Как мать, Фиону беспокоило явное презрение Сирины к мужчинам, ухаживавшим за ней.

Сейчас ее тревожила непривычная молчаливость дочери.

— Ты такая тихая, любовь моя. Видишь свои мечты в огне?

Сирина слегка улыбнулась:

— Ты всегда говорила, что это возможно, если смотреть как следует. — Но этим вечером она видела в очаге только горящее дерево.

— Последние несколько дней ты вся в себе. Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, я просто… — Сирина оборвала фразу, не уверенная, что может объяснить свое состояние даже самой себе, а тем более матери. — Очевидно, это беспокойство. Ожидание весны. — Она снова помолчала, глядя в огонь. — Как ты думаешь, когда вернется папа?

— Завтра. Может быть, послезавтра. — Фиона без устали разглаживала щеткой волосы Сирины. Печальное настроение дочери началось в день отъезда «охотников». — Ты волнуешься за него?

— Нет. — Сирина вздохнула, нервно пошевелив руками на коленях. — Иногда я беспокоюсь о том, чем все это кончится, но не тревожусь за папу. — Она сплела пальцы, чтобы унять дрожь. — Я бы хотела быть мужчиной.

Это заявление в какой-то мере принесло облегчение Фионе, так как оно было типичным. Засмеявшись, она поцеловала макушку Сирины.

— Что это еще за глупости?

— Да, хотела бы. Будь я мужчиной, мне бы не приходилось вечно сидеть и ждать. — И грезить, подумала она, грезить о чем-то, чего невозможно описать.

— Если бы ты была мужчиной, то лишила бы меня одного из величайших удовольствий в моей жизни.

Сирина снова вздохнула:

— Я бы хотела больше походить на тебя и на Гвен.

— Ты такая, какой родилась, и это мне очень нравится.

— А я временами чувствую, что ты разочарована во мне.

— Что за чепуха! — Фиона обняла Сирину и при жалась щекой к ее щеке. — Когда ты родилась, благодарила Бога за то, что Он даровал мне тебя целой и невредимой. Мое сердце было разбито потерей двух младенцев между Коллом и тобой. Я боялась, что у меня больше не будет детей, но потом появилась ты — маленькая, как мышонок, но крепкая, как лошадка. Рожать тебя было нелегко. Повитуха говорила, что ты сопротивлялась изо всех сил. Женщины не ходят на войну, Сирина, но говорю тебе, на свете не было бы детей, если бы их должны были рожать мужчины.

Это заставило Сирину рассмеяться. Она подогнула под себя ноги и села более удобно.

— Помню, когда ты рожала Мэлколма, папа пошел в конюшню и напился.

— Так было со всеми вами, — улыбнулась Фиона. — Он скорее вышел бы с одним кинжалом против сотни драгун, чем шагнул бы в родильную комнату.

— А когда ты с ним познакомилась, как ты поняла, что любишь его?

— Я не уверена, что поняла. — Фиона мечтательно смотрела на пламя в очаге. — Впервые мы встретились на балу. Элис Мак-Доналд, Мэри Мак-Лауд и я были близкими подругами. Родители Элис давали бал по случаю дня ее рождения. Это Мак-Доналды из Гленфиннана. Друг твоего отца Доналд, как тебе известно, брат Элис. Элис была в зеленом, Мэри — в голубом, а я — в белом платье с бабушкиным жемчугом. Мы напудрили волосы и считали себя очень модными и красивыми.

— Я уверена, что ты такой и была.

С легким вздохом Фиона прекратила движения щеткой и положила руки на плечи дочери.

— Музыка была очень веселой, а мужчины — красивыми. Твой отец попросил Доналда представить его и пригласил меня на танец. Я, конечно, согласилась, но подумала, что этот медведь наверняка наступит на ноги и испортит новые туфли.

— О, мама, неужели ты думала, что папа не умеет танцевать?

— Да, но оказалась наоборот, что ты видела много раз. Никто не танцевал более изящно и легко, чем Иэн Мак-Грегор.

Картина бала, где молодые родители танцуют свой первый танец, которая предстала перед мысленным взором Сирины, порадовала ее.

— И ты влюбилось в него, потому что он так хорошо танцевал?

— Нет. Признаюсь, я флиртовала с ним. Элис, Мэри и я договорились флиртовать со всеми мужчинами на балу, пока у нас не появится куча поклонников. Мы решили, что выберем себе в мужья самых красивых, элегантных и богатых.

Сирина с удивлением бросила взгляд через плечо:

— Ты, мама?

— Да, я была тщеславной и самовлюбленной. — Фиона засмеялась и пригладила волосы, которые только начинали показывать первые признаки седины. — Мой отец жутко избаловал меня. На следующий день твой отец навестил Мак-Доналдов, у которых я гостила. Он сказал, что заглянул, чтобы проехаться верхом с Доналдом, но постарался, чтобы я увидела его шагающим по дому, как по своему собственному. В