раздражителю внешней среды предполагает в центральном механизме инстинктивного поведения особую инстанцию — инстанцию специфической чувствительности к этому раздражителю. А такая наследственно закрепленная, избирательная чувствительность к определенному раздражителю предполагает, далее, что носитель этого раздражителя составляет для организма нечто безусловно важное. Поэтому его действие должно связываться в организме с определенным положительным или отрицательным отношением к носителям безусловного раздражителя и это отношение должно получать отражение в поведении (и в «переживании», если сама потребность субъективно испытывается).

Иначе говоря, инстанция специфической чувствительности не может оставаться «чисто познавательной», так сказать, созерцательной, она должна связываться с инстанцией специфического отношения к объекту-раздражителю и составлять с нею единое образование; для краткости мы будем называть его «инстанцией специфического отношения» (копределенным объектам внешней среды).

Для того, чтобы эта инстанция работала целесообразно, она должна находиться втакой же наследственно закрепленной связи с другой инстанцией, в которой получает отражение актуальная жизненная потребность. Актуализацияэтой потребности будет приводить в активное состояние инстанцию специфического отношения и прежде всего ту ее часть, которая обеспечиваетспецифическую чувствительность; в силу этого безусловный раздражитель среды начнет оказывать свое действие на поведение лишь тогда, когда это отвечает актуальной потребности организма.

Именно связь потребности с инстанцией специфического отношения ориентирует поведение животного на определенные объекты внешней среды. Что же касается реализации этого отношения, то для него животное использует те двигательные ресурсы и те возможности их индивидуального приспособления, которыми оно располагает ко времени проявления данной потребности.

Таким образом, моторная сторона инстинктивного поведения может быть самой разнообразной, но в его центральном механизме всегда необходимо участвуют три звена:

1) инстанция органической потребности;

2) инстанция специфического отношения копределенным объектам (носителям безусловного раздражителя);

3) инстанция эффекторной, в частности, двигательной части поведения.

Роль и функция этих компонентов в характеристике инстинктивного поведения далеко не одинаковы. Органическая потребность составляет первый и основной источник активности животного, однако не она придает поведению его специфически инстинктивный характер. Потребность в питательных веществах и побуждение к их добыванию у человека и у многих животных в основном очень сходны, — а пищевое поведение у разных животных и, тем более, у них и у человека существенно разное, причем у всех животных оно инстинктивное, а у человека — не инстинктивное.

Эффекторная, исполнительная часть поведения может быть и врожденной и приобретенной, отчасти врожденной и отчасти приобретенной (особенно, если данный инстинкт проявляется у животного в зрелом возрасте); поведение может быть и стереотипным, и вариабильным, и «слепым» (по отношению к условиям действия) и выполняться с учетом объективных отношений между ними и даже как «разумное решение задач». Но всегда и независимо от этих различий поведение животных сохраняет неизгладимую печать инстинктивности — наследственного предопределения его конечного результата. Печать эту накладывает то, и только то обстоятельство, что поведение императивно диктуется животному взаимодействием инстанции специфического отношения и безусловного раздражителя — предустановленным отношением животного к определенным объектам внешней среды. Именно это среднее звено центрального механизма придает поведению животных его специфически инстинктивный характер, а именно:

1) его прямую и непосредственную зависимость от природных сил: возбуждения органической потребности в самом животном и действия безусловного раздражителя из внешней среды;

2) его прямую и непосредственную ограниченность их актуальным взаимодействием.

Это взаимодействие природных сил, так сказать, приговаривает животное к определенному поведению и животное не может действовать иначе, как не может быть чем-нибудь иным, чем оно есть. По отношению к объекту, носителю безусловного раздражителя инстинктивное поведение является вынужденным, и оценивать его с моральной или юридической точки зрения — все равно, что одобрять или порицать равнодействующую механических сил за ее направление. Поэтому в обществе, достаточнокультурном, чтобы учитывать это обстоятельство, животные не отвечают за свое поведение. Не отвечает животное и за то, что прекращает свое поведение (может быть, и не вовремя с точки зрения человека) вследствие угасания потребности или прекращения действия безусловного раздражителя. Требовать от животного, чтобы оно «работало» независимо от их прямого взаимодействия — актуальной потребности и безусловного раздражителя — означало бы требовать, чтобы животное поднялось над уровнем природы, в которую оно «с головой» погружено. Поэтому неправомерно и оценивать инстинктивное поведение как альтруистическое или эгоистическое. Такая оценка предполагает общественную точку зрения, сопоставление своих и чужих интересов и, лишь в результате его, предпочтение тех или других. У животных такого сопоставления нет, они действуют лишь под давлением непосредственно испытываемого ими взаимодействия потребности и внешнего раздражения, независимо от того, кому на пользу идут результаты поведения. Курица, самоотверженно защищающая цыплят от ворона или ястреба, вовсе не жертвует своими интересами ради интересов птенцов, а только подчиняется действию безусловного раздражителя, вызывающего безусловную защитную реакцию. Если исключить этот безусловный раздражитель, как это и было сделано в известном опыте Икскюлля (закрывшего цыпленка стеклянным колпаком не пропускавшим звуков), то курица, видя его отчаянные попытки выбраться из прозрачной западни, оставалась равнодушной и не делала попыток помочь ему [103]. Животное реагирует не на чужую беду, а на тот раздражитель, действие которого испытывает само. Вот если бы в аналогичном положении оказался человек, с его воспитанными обществом мотивами, тогда его борьбу за другого, да еще с опасностью для себя, действительно, следовало бы оценивать как альтруистическое поведение.

Оценка поведения как альтруистического или эгоистического ведется не по его результатам самим по себе, но прежде всего по его моральным основаниям, и предполагает «право выбора» между ними. У животных этого «права» нет и по отношению к ним такая оценка представляет собой типичный антропоморфизм. А ребенок уже очень рано приобретает возможность такого выбора, сначала в узкой, а потом во все более расширяющейся сфере отношений с другими людьми. И лишь когда эта возможность распространяется на сферу основных человеческих отношений, он получает права гражданства и ответственности, которые означают, что за ним признается свобода выбора своего поведения; свобода от той жестокой необходимости, в которую всегда и намертво заключено инстинктивное поведение.

Если оценка инстинктивного поведения как альтруистического или эгоистического представляет собой наивный антропоморфизм, то сведение поведения человека к дурным или хорошим инстинктам есть частный случай натуралистического, биологизаторского объяснения общественных явлений «природными свойствами» человеческого организма.

Жизнь в человеческом обществе требует от каждого его сочлена учитывать не только природные свойства вещей и людей, но в первую очередь их общественную оценку и общественные способы и формы поведения. Столь характерное для животного, испытывающего потребность, прямое, инстинктивное отношение к предметам внешней среды, включая и сочленов своей группы, несовместимо сотношением человека к объектам своих потребностей, поскольку это отношение опосредствовано общественными условиями. И в той мере, в какой происходило очеловечивание животных предков человека, их инстинктивные отношения к внешней среде и друг к другу должны были активно затормаживаться. Так как переход к совместной деятельности по добыванию средств существования и защиты от врагов — деятельности, основанной на общественных, а не биологических отношениях, — становился главным условием выживания и продолжения рода, то успешно выдержать давление естественного отбора могли лишь те предки человека, у которых это торможение удавалось все лучше и у которых в конце концов оно привело к отмиранию инстинктов.

Нужно думать поэтому, что изменение организма в процессе антропогенеза состояло не только в приобретении новых свойств, но и в отмирании тех животных свойств, которые мешали образованию новых, собственно человеческих отношений. Естественно, это касалось больше всего тех органов и систем