Другие спорщики ругали и опровергали первых, говоря, что нельзя было спокойно и беззаботно доверять большому войску отлично вооруженных иноземцев, которые ехали, конечно, не для торговли, а чтобы водвориться хозяевами в новгородских землях.

– Князь Александр похвально сделал, что разбил дерзких пришельцев, но он повинен в другом, – говорили третьи, – в том, что, распалясь жадностью, присвоил все шведские товары и роздал их только своим дружинникам, а нас, прочих новгородцев, оставил ни при чем.

На прилегающих к площади улицах тоже разгорались споры.

Некоторые монахи-черноризцы обвиняли князя в крайней, непомерной гордости, в том, что, по- видимому, он себя одного считает победителем шведов.

– Никогда бы княжич в битве со свейскими воинами не справился, – поучал мрачный тощий монах, взобравшийся на груду бревен. – Чудо чудное свершилось: многие люди богомольные и праведные видели своима очима, что на помощь князю прилетели сонмы ангелов и архангелов и, по великой милости Божьей, поражали огненными мечами нечестивых иноземцев. Сами воины созерцали все это. Не княжич Александр, а небесное воинство опрокинуло вражеские шатры, разметало, как пыль, шведскую рать. А оставшиеся в живых иноверцы, полные ужаса, одни разбежались по лесу, а другие, взобравшись на корабли, уплыли обратно в свою далекую землю.

Вече шумело. Однако крики еще более усилились, когда бояре стали требовать появления на вече победителя – непокорного и самовольного князя Александра Ярославича. За ним отправились выборные, и скоро все увидели знакомую высокую складную фигуру Александра, шагавшего в сторону вечевого помоста. Общее ликование и крики вызвал шедший за князем дружинник Гаврила Олексич в шведских желтых сапогах выше колен с огромными золотыми шпорами.

– Гляньте-ка, наш Гаврила нарядился свейским боярином!

Александр поднялся на каменный помост и сперва как будто равнодушно выслушивал обвинения, с которыми на него обрушивались некоторые бояре и их сторонники. Он тихо сказал что-то стоявшему близ него Гавриле Олексичу, который быстро ушел и вскоре вернулся с полусотней переяславльских дружинников. Они растолкали народ и, опираясь на тонкие копья, выстроились близ ступеней помоста.

Александр высоко поднял руку, и по всей площади пронеслись крики бирючей:

– Слушайте, вечники! Тише, православные! Князь Александр Ярославич вам слово скажет!

Толпа сгрудилась еще теснее. Александр выпрямился и заговорил медленно и четко:

– Господин Великий вольный Новгород! Вы сами меня призвали править вами. Думал я сперва, что разговоры наши будут толковые, деловитые… А мне приходится слушать здесь всякий вздорный лай бессовестных подвывал. Не будь здесь такого шума, то вы бы все услышали, как в глубоких карманах некоторых переветников звенит серебро, которое им туда отсыпали немецкие или шведские торговые гости… Честно ли я сделал, что побил иноземцев? Пусть один из вечевых писцов прочтет вам ту бесстыдную грамотку, какую прислал мне вражеский воевода, зять шведского короля ярл Биргер.

Александр вынул из-за пазухи свернутое в трубку шведское послание с болтавшейся на шнурке синей печатью, развернул его и передал подошедшему старому писцу. Тот приблизил грамоту к глазам, зычно крякнул и, откашлявшись, стал читать громким, сиплым голосом:

– «Князь Александер! Если сможешь – сопротивляйся! – Писец остановился, посмотрел направо и налево, покачал головой и, снова кашлянув, продолжал: – Если можешь – сопротивляйся…» Вот оно как! «Но я уже здесь и пленю землю твою! Ярл Биргер «.

Несколько рук протянулось, желая взять грамотку, но писец оттолкнул их локтем и вернул письмо Александру. Тот снова обратился к вечу:

– Слыхали, что пишет заносчивый шведский воевода? Пленить нашу землю грозит! Гляди, куда махнул! А посему с теми, кто меня бранит за то, что я шведскую рать отогнал, я даже спорить не стану, а просто крепко запомню лисьи морды тех, кто так горячо распинался за иноземцев. Этих переветников судить буду я сам и всех засажу в поруб… Ну-ка, помолчите малость! Пусть говорит кто-либо один.

– Ноздрилин! – раздалось несколько голосов.

– Хорошо! – сказал Александр. – Послушаем, что надумал боярин Ноздрилин.

Полуседой, сутулый, с узкими, хитрыми, как у хорька, глазками и румяными щеками, в долгополом узорчатом кафтане, старый боярин поднялся по ступенькам и стал рядом с Александром. Тот резко отшатнулся.

– Други мои милые, Господин Великий вольный Новгород! Здесь немало уже говорилось о самоуправстве молодого княжича. Не раз жаловались, что он не почитает старых бояр и делает что ему вздумается. Ох, зело сие для нас опасно! Княжич Александр еще уноша. Послушал бы советов опытных бояр. А пока не видать этого, я предлагаю Великому Новгороду то же самое, что мы когда-то потребовали от отца его, князя Ярослава Всеволодовича: чтобы княжич Александр Ярославич поклялся на святом Евангелии строго соблюдать грамоты Ярославовы и древние уставы новгородские. И еще потребуем от него клятвы, чтобы без согласия веча и посадника княжич Александр самочинно войной ни на кого не шел.

Толпа затихла, выжидая ответа юного князя, которого Ноздрилин настойчиво называл уменьшительным именем «княжич».

– Что мне вам ответить на это? – сказал Александр. – Когда ко мне примчались изгоном лесные сторожа на сменных конях и поведали, что в устье Ижоры прибыли свейские воины на тридцати пяти кораблях, и заносчивый воевода прислал мне вот эту грамотку, – князь высоко поднял письмо и снова спрятал его за пазуху, – то я тогда понял, что нет уже времени думать да гадать и спорить на вече, а надо немедля браться за мечи и топоры и выгонять незваных гостей!

– Верно, Ярославич, верно! – раздались голоса.

– С мечом в руке торговать не ездят! – продолжал Александр. – Хорошо запомни это, хитроумный Ноздрилин! Я поговорил и с посадником, и с тысяцким, и с владыкой Спиридоном. И что же они мне сказали? Какой совет изрекли? Надо-де сперва подумать и посоветоваться, что нам делать, как ласковей принять непрошеных гостей. Чуя беду неминучую, я поднял дружину, прихватил еще смелых охочих молодцов, и все мы на борзе двинулись к устью Ижоры. Спешил я, боясь, что узнают вражеские переветники, – он кивнул головой в сторону Ноздрилина, – и оповестят свеев. Моя верная дружина, взметнувшись на коней, вместе с подоспевшими на мой призыв ижорцами примчалась к свейскому лагерю и ночью свалилась, как буря, на иноземных разбойников. С Божьей помощью мы разметали позарившихся на наши земли свеев и опрокинули их в реку. Верно ли я сделал?