– Говори, говори яснее, как это ты приготовишься? – вдруг сказал Александр.

– Есть иные неразумные, – продолжал Жирославич, – так они говорят, что у нас врагов немало и что мы должны всех их выгнать. А меня все время беспокоит другая мысль: верно ли мы врагами считаем тех, кто наши хорошие покупатели, богатые плательщики и много лет ведут с нами большие мирные торговые дела… Почему их почитать врагами, когда они идут к нам с раскрытым сердцем, в руках держат большой кошель с серебром, а корабли их в каждом году и не раз и не два приплывут: заберут и зерно, и кудель, и лен, и мед, и воск, и кожи, и хвосты конские, и бревна…

Александр заговорил резко:

– Не крути, Жирославич! Говори прямо: что затеял, что задумал? Расскажи нам, как немцы и свеи тебя купили. Много ли тебе дали?

– Помолчи, кочеток! Дойдет до тебя очередь, тогда и тебя спросим.

– Говори попроще, Жирославич, выкладывай!

– Вот что я вам расскажу, вот что мне предложил старшина немецкого торгового двора почтенный Генрикус Вулленпунт. Он говорит: «У вас в Новгороде беспорядку много. Какой ваш князь? Еще птенец! Ему ли управлять городом и всей землей Новгородской, когда его любимая потеха – травить медведей и объезжать коней».

Александр крикнул:

– Эй, Гаврило Олексич! Где ж ты запропастился?

– Тут я, княже, только меня народ стеснил! Сейчас до тебя доберусь!

Жирославич продолжал:

– Старшина немецкого торгового двора предлагает, что он будет держать в порядке весь город, что он привезет сюда сотню-другую своих конных меченосцев, что эти конники будут разъезжать по городу и наблюдать, чтобы никакого бесчинства и драки не было. И за все это он никакой платы не требует, а взамен платы просит разрешить его приказчикам свободно разъезжать по Новгородской земле, и тогда они будут закупать все, что бояре и купцы в коробьях и в клетях держат. А когда немецкие купцы и их приказчики сами к нам приедут и сами товары заберут, то тут же и серебро отсыпят.

– А княжеская дружина в Новгороде останется? Или вместо нее тоже немецкие меченосцы будут здесь порядок наводить?

– Это уж как Господин Великий Новгород решит: оставить ли княжескую дружину или показать ей путь- дорогу.

– А если на нас пойдет все немецкое войско? – спросил Александр. – Не ты ли с твоим немецким почтенным старшиной Вулленпунтом станешь от него отбиваться? – И он швырнул свою рукавицу в лицо Жирославичу.

Жирославич завопил:

– Владыка Спиридон! Люди честные! Да ведь это бесчинство! Достойно ли молодому воеводе так позорить старого, именитого боярина?

Толпа затихла, ожидая, чем все окончится.

Один из сторонников Жирославича, новгородский боярин Борис Негочевич, высокий, в нарядном, расшитом шелками кафтане, заговорил горячо:

– Постойте, послушайте меня! Все, что разъяснил нам мудростно Жирославич, – это не на ветер сказано. Наш Великий Новгород стоит здесь на болотах, на отлете от братьев суздальцев или полочан, и следовало бы подумать: не устроить ли взаправду нам здесь русско-немецкую богатую торговую общину, со своими законами, со своим войском? А другую такую русско-немецкую общину уже задумал сделать Твердило Иванкович во Пскове. И будет у нас несколько еще таких торговых общин: и в Ладоге, и в Копорье, и в Ижоре. Тогда мы начнем с немцами жить в крепкой дружбе. Мы станем им собирать и хлеб, и кудель, и лен, и хмель, и мед, и кожи, и меха, и все прочее, а немцы нам будут привозить морем в обмен свои товары: и оружие, и полотно, и суконные кафтаны, и заморские сапоги, и за все купленное они платить станут в тот же час.

– Дай-то Господи, только прожить в мире, без войны и резни! – простонал владыка Спиридон.

А Негочевич опять рассыпался соловьем, продолжая свою речь:

– Все то, что я сказал и объяснил вам боярин Жирославич, – разве это не на пользу Новгороду? А если найдутся безумливые уноши, в нашем большом торговом деле еще не понимающие и только желающие смуту внести, вражду посеять и войну с иноземцами разжечь, когда они идут к нам с полной дружбой и открытой душой, то таких нужно гнать с нашей земли! Скатертью дорога!

Александр, стараясь сдержать ярость, прогремел:

– Ты о ком это сказал как о неразумном юноше? Не обо мне ли?

– А о ком же, как не о тебе? – вызывающе ответил Негочевич.

– Так слушайте ж меня, люди почтенные, владыка Спиридон и весь Господин Великий Новгород! Пока я здесь князем, пока дружина моя наготове и мечи отточены, я таких речей, какие сейчас говорили переветники Жирославич и его подвывала, такой же злодей Негочевич, говорить не позволю и буду отрезать переветникам языки и носы. А чтобы Жирославич запомнил навсегда, как он сейчас предлагал без бою и без чести отдать родную землю немецким купцам и клыкастым меченосцам, я сейчас ему… навек печать приложу!

– Ах ты птенец! – закричал в бешенстве Жирославич. – Люди добрые, вступитесь!

Александр, решительно расталкивая толпу, двинулся к тому месту, где стоял Жирославич.

Раздался звук оплеухи, и Жирославич упал. Все, разинув рты, смотрели друг на друга. Александр выхватил из-за пояса большой нож с костяной ручкой, с которым ходил на медведя, и опустился коленом на грудь упавшего Жирославича, который барахтался, стараясь встать. Александр крепко держал его пятерней за нос.