— Чертов дом. Чертово ранчо. — Ярко-красные губы Луэллы скривились. — Чертово место. Я провела там только одну зиму, но была сыта по горло. Этот чертов снег по самые сиськи!

— Почему ты вышла за него? — Услышав вопрос, Луэлла удивленно подняла бровь, и Тэсс неловко поежилась. — Действительно, я никогда прежде тебя об этом не спрашивала, но сейчас спрашиваю. Я хочу знать, почему.

— На простой вопрос — простой ответ. — Луэлла насыпала в свою чашку чуть не полсахарницы. — Он был самый сексуальный сукин сын из всех, кого я когда-либо видела. Его глаза смотрели так, словно он видел тебя всю насквозь. Он вот так вот наклонял голову и улыбался, словно уже знал, что с нами будет дальше.

Луэлла прекрасно все помнила. Запах пота и виски, искорки в его глазах. И то, как Джек Мэрси ввалился в ночной клуб, когда она танцевала на сцене в одних перьях и высоченном цилиндре. И то, как он пыхтел огромной сигарой и смотрел на нее.

Она почему-то сразу догадалась, что он будет поджидать ее у выхода после представления. И, ни минуты не колеблясь, пошла вместе с ним. Они переходили из одного казино в другое, пили, играли, а на голове у нее красовалась его широкополая шляпа.

Через сорок восемь часов они стояли в одной из этих часовен конвейерного типа с музыкой из автомата и пластмассовыми цветами. И он надел ей золотое кольцо на палец.

Вряд ли стоило удивляться, что кольцо оставалось на месте меньше двух лет.

— Мы ведь совершенно не знали друг друга — вот в чем проблема. Что у нас было? Только похоть да азарт. — Луэлла задумчиво затушила сигарету в пустой тарелке. — Я была совсем неприспособленна для жизни на этом чертовом коровьем ранчо в Монтане. Может, мне следовало попытаться — кто знает? Я любила Джека.

Тэсс поперхнулась куском кекса.

— Ты его любила?

— Ну, какое-то время да. — Луэлла говорила спокойно — ведь столько лет прошло. — Женщина, у которой имелись хоть какие-нибудь мозги, не могла долго любить Джека. Но пусть недолго, а все-таки я его любила. И эта любовь дала мне тебя. А еще сто штук. Если бы в тот вечер Джек Мэрси не завалился в ту забегаловку и не втюрился в меня, сейчас у меня не было бы ни моей девочки, ни моего клуба. Так что мы с ним в расчете.

— Ты в расчете с человеком, который вышвырнул собственную жену и дочь из своей жизни? И бросил подачку в сто тысяч долларов?

— Тридцать лет назад сто штук были большими деньгами, не то что теперь. — Науку быть матерью и секреты бизнеса Луэлла начала изучать с нуля. Сейчас она гордилась своими познаниями в обеих областях. — Мне кажется, я неплохо обтяпала мое дельце с Джеком.

— Ранчо «Мэрси» оценивается в двадцать миллионов. Ты по-прежнему считаешь, что неплохо обтяпала свое дельце?

Луэлла поджала губы.

— Это же его ранчо, золотко. Я просто погостила там недолго.

— Достаточно, чтобы завести ребенка и получить пинок под зад.

— Я хотела ребенка.

— Мам… — Эти слова растопили ярость Тэсс, но жгучее чувство несправедливости осталось. — Ты имела право на большее. Я имела право на большее.

— Может, да, а может, нет, но мы тогда так условились. — Луэлла закурила другую сигарету и подумала, что заскочить в салон красоты она уже точно не успевает. Разговор, судя по всему, только начинается. — Сколько воды утекло. У Джека целых три дочери, а сам он в могиле. Ты не хочешь мне рассказать, что он оставил тебе в наследство?

— Проблему. — Тэсс взяла у матери сигарету и сделала быструю короткую затяжку. Как любой здравомыслящий человек, Тэсс не одобряла курение, но что такое одна затяжка по сравнению с миллионом калорий на ее тарелке? — Я получила треть ранчо.

— Треть… о господи Иисусе… елки-палки, Тэсс, милочка, вот это удача! — Луэлла подпрыгнула. Она была довольно полной, но тренированные мышцы танцовщицы все еще ее не подводили.

Она подскочила к дочери и заключила ту в неистовые объятия. — А что же это мы тут сидим, кофе попиваем? Надо открыть шампанское, французское шампанское! Кажется, у Кармине где-то запрятана бутылочка.

— Подожди, мама. Послушай. — Тэсс ухватила бросившуюся к холодильнику мать за край халата. — Все не так просто.

— Моя дочь — миллионерша. Коровья королева! — Луэлла хлопнула пробкой, открывая шампанское. — Подумать только!

— Я должна прожить там год. — Тэсс вздохнула, глядя, как мать прижалась ртом к горлышку бутылки и высосала пузырьки. — Мы трое должны прожить там целый год, вместе. Иначе не получим ни шиша.

Луэлла облизала губы.

— Ты должна прожить год в Монтане? На ранчо? — Голос ее задрожал. — С коровами? Ты — с коровами?

— Таково условие. Я и две других сестры. Вместе. Продолжая держать в одной руке бутылку, а другой опершись на стол, Луэлла начала хохотать. Она хохотала так долго, что по толстому слою пудры потекли слезы, смешанные с черной тушью.

— Господи Иисусе, этот сукин сын всегда умел меня рассмешить.

— Рада, что тебе это кажется таким забавным, — ледяным тоном произнесла Тэсс. — Можешь тут хихикать все ночи напролет, пока я буду в этой Тмутаракани наблюдать за тем, как растет трава.

Луэлла щедро плеснула шампанского в кофейные чашечки.

— Дорогая, но ты ведь всегда можешь плюнуть на все это и продолжать жить своей жизнью.

— И отказаться от нескольких миллионов? Ну уж нет.

— Нет. — Луэлла уже успокоилась и разглядывала дочь, которая с самого рождения оставалась для нее полной загадкой. Такая хорошенькая, думала Луэлла, такая холодная, такая уверенная в себе. — Нет, ты не откажешься. Ты все-таки истинная дочь своего отца. Ничего, Тэсс, как-нибудь продержишься.

Интересно, думала Луэлла, что еще ждет ее дочь через год, кроме трети наследства? Сгладит ли время все углы или, наоборот, заострит их еще больше?

Она взяла чашки с шампанским и протянула одну дочери.

— Когда ты отправляешься?

— Знаешь, что я сегодня утром купила первым делом? — Тэсс тяжело вздохнула. — Эти чертовы сапоги. — Слабо улыбнувшись, она глотнула шампанского. — Ничего. Это всего лишь один год.