Человек не подает голоса. Не шепчет ваше имя. Не двигается. Только посапывает. Вы не в силах больше слышать звук собственного дыхания: оно обжигает, как газообразный окислитель; мечется, как дистиллированный крик в колбе легких. Его дыхание, напротив, легкое и спокойное, и равномерная обыденность ритма, отсутствие в нем хрипов и тяжести делают его еще более угрожающим.

Ползут минуты. Паника бьется цыганской гитарой. Из сумочки, стоящей в ногах (от которых до его ног какие-то дюймы), вы достаете газовый баллончик. Куда катится этот мир, думаете вы. Куда катится…

И вдруг, не говоря ни слова, человек разворачивается, не спеша шагает к двери и выходит, оставив за собой слабый запах жженого сахара.

Вам нужно несколько минут, чтобы привести себя в порядок и отважиться выйти. Глаза привыкают к свету, вы осматриваете ресторан. Ничего не изменилось. Бармен орудует в баре, официанты носят заказы, а брокеры, увлеченные фильмом (бродячие вампиры поют серенаду молодоженам из Бруклина), даже бровью не ведут, когда вы проходите мимо. Ларри Даймонд сидит за столом.

– Ничего, что начал без тебя? – спрашивает он.

Перед ним тарелка с овощным рагу.

Луковицы с жемчужными чешуями – как газеты, изданные устрицами.

Молодая морковь, оранжевая и вялая, напоминает усы Йосемита Сэма.

Стручки зеленого горошка: позвоночники эльфов.

Бутоньерки брокколи, сорванные с лацканов расфранченного болотного чудища.

Кружочки сладкого перца – красные и желтые, выпукло-игольчатые, как поперечные сечения Карибских соборов.

Кабачок, бедный итальянец, приколовший на рукав зависть к баклажану.

Малютки-шампиньоны, круглые пуговички – но что они застегивают? Костюм земляного клоуна? Ширинку луга? Возникает мысль о Сатане, раздевающем свою невесту.

Свекла, напряженная, как маньяк-убийца; ревень, жилистый, как струнный оркестр; кунжутное семя, бездушное, как глаза королевы термитов.

Один за другим кусочки овощей исчезают у Даймонда во рту, а вы отрываете взгляд от доставшейся вам тарелки и пытаетесь взять себя в руки. Время от времени Даймонд посматривает на вас с любопытством, однако не спрашивает ни о принятом решении, ни о лягушачьих лапках, к которым вы пока не притронулись. Даже если это он терроризировал вас в женском туалете, по его виду не скажешь. Сидит себе и кушает овощи и посматривает с любопытством. Наконец, не выдержав гнета тишины, вы спрашиваете:

– Думаешь, Джордж Вашингтон ковырял в зубах шилом? Даймонд не теряется. Поднося ко рту бутончик брокколи, он отвечает:

– В том, что отца нашей нации низвели до столь позорного статуса, виновато христианство.

– Как это?

– Христианство – лютый враг зубов, мозгов и клитора.

– Враг зубов? – переспрашиваете вы, надеясь, что он не станет развивать клиторную тему.

– Лечение зубов процветало еще в Древнем Египте. Практически у всех мумий запломбированы зубы, залечены каналы, даже коронки стоят!

Даймонд с энтузиазмом жует брокколи, а вы думаете: «Повезло клонированным фараонам. Из саркофагов отправятся прямо в ресторан, кушать бифштексы».

– Евреи считали стоматологическую практику членовредительством, – продолжает он, – а наши европейско-христианские предки верили, что исправлять работу Всевышнего – это страшное кощунство, ибо мы сотворены по образу и подобию, с неправильным прикусом и всеми делами. Если у них болели зубы, это считалось наказанием за грехи или происками нечистого. К тому времени, когда Библия в редакции короля Иакова попала на полки книжных магазинов – примерно в середине восемнадцатого века, – стоматология в Европе стала дурной шуткой. Именно поэтому через четыре тысячи лет после того, как фараону Имхотепу запломбировали каналы, президент Соединенных Штатов Америки был вынужден заменить свои зубы на тупые предметы, выструганные из бревна. Христиане распяли стоматологию вслед за астрономией (вы помните, что случилось с Коперником и Галилеем); они фактически остановили интеллектуально- художественный прогресс. Да, именно так! Великую Александрийскую библиотеку сжег не кто иной, как епископ Римской Церкви, потому что его раздражало столь грандиозное упоминание об успешных предприятиях человечества, предшествовавших появлению Иисуса. Ты представить не можешь, сколько бесценных материалов сгорело в том огне! Научные труды, исторические документы, учебники, древняя мудрость… Наше знание о прошлом, спасительные уроки, которые мы могли бы извлечь, – все пропало по милости самоуверенных христианских поджигателей. Вторая по значению всемирная библиотека находилась, кстати, в Тимбукту – и была сожжена исламскими ревизионистами из точно таких же соображений. История должна начаться с Магомета!.. Если все эти религиозные подонки действительно верят в величие своих богов, почему они так боятся истории, фактов и идей? – Даймонд протыкает вилкой гороховый стручок. – Вопрос риторический. Кушай свой обед.

Если бы куры играли в баскетбол, их ножки выглядели бы точь-в-точь как эти жареные конечности: длинные, грациозные, мускулистые. Хорошо, что отсутствуют ступни (наверное, были обуты в маленькие «Найки»). Даймонд, конечно, видит, что вы к ним и не притронулись.

– Люди всегда в чем-то сомневаются: либо в финансовом положении, либо в состоянии собственных душ, – заводите вы. – Но тебе эти сомнения чужды, не вызывают сочувствия. Неужели ты всегда во всем уверен?

– Я? Уверен? – мямлит Даймонд сквозь кашу пережеванного гороха. – Да никогда! Я сомневаюсь каждую секунду, даже когда сплю. В нашей жизни, малышка, нет такой вещи, как определенность. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Уверенные не войдут в Царство Божие. То, что люди принимают за душевный покой, – это чистилище. А знаешь, что такое чистилище? Это зал ожидания. Фойе. Мало того что у них неправильное либретто; они еще сидят в фойе, откуда не видно сцены.