серые глаза внимательно смотрели на меня.

— Доброе утро, сеньор генерал, — вежливо поздоровался я.

— Доброе утро, мой солдат, — тоже вежливо ответил он. Генерал сделал еще одну затяжку и аккуратно положил сигару на край стола.

— Как чувствуешь себя с утра?

— Отлично, — ответил я. — Я рано встал.

— Знаю, слышал, как ты подходил к окну.

— А вы уже тогда не спали? — удивленно спросил я, потому что ничего не слышал.

Он улыбнулся, обнажив мелкие белые зубы.

— Генералы, как и маленькие мальчики, должны вставать вместе с солнцем, чтобы видеть, что им готовит наступающий день.

Я не ответил, а посмотрел через дорогу на лагерь.

— А они еще спят, — сказал я.

В его голосе прозвучали презрительные нотки.

— Крестьяне, что с них возьмешь. Думают только о еде и спокойно спят, зная, что едой их обеспечат. — Генерал снова взял сигару. — Ты уже поел?

— Да, Сара меня накормила. Она плакала. Кончик сигары стал ярко-красным.

— Женщины всегда плачут, — спокойно сказал он. — Это у нее пройдет.

— А я не плачу.

Перед тем, как ответить, генерал посмотрел на меня.

— Конечно, ты ведь мужчина, а у мужчин нет времени лить слезы по тому, что уже сделано.

— А папа плакал. Вчера на кладбище. — При воспоминании об этом комок подкатил у меня к горлу. Лучи солнца, отбрасывающие длинные тени на маленькие могильные холмики позади дома, скрип заржавелой железной калитки, мягкие шлепки сырой земли о гробы, успокаивающие слова католической молитвы, гулким эхом разносящиеся в воздухе... Я сглотнул подступивший комок. — Я тоже плакал.

— Это совсем другое дело, — серьезно ответил генерал. — Даже я плакал. — Он снова отложил сигару, взял меня за руку и притянул к себе. — Но это было вчера, а сегодня мы снова мужчины и у нас нет времени для слез.

Я молча кивнул.

— Ты храбрый парень и напоминаешь мне моих сыновей.

Я молчал.

— Один из них на несколько лет постарше тебя, а другой на год моложе. Еще у меня есть дочка, ей четыре года. — Он улыбнулся и обнял меня. — Они живут в горах.

Поверх моей головы он посмотрел на видневшиеся в отдалении горы.

— Там они в безопасности. — Он снова посмотрел на меня. — Может, ты хочешь на некоторое время поехать к ним? В горах много дел.

— А у меня будет пони? — быстро спросил я. Генерал задумчиво посмотрел на меня.

— Не сейчас, может быть, когда ты немножко подрастешь. Но у тебя будет крепкий ослик.

— И он будет мой, только мой?

— Конечно. Никому не позволено будет ездить на нем, кроме тебя.

— Это было бы очень здорово, и мне это очень нравиться. Но... — Я соскользнул с его колен и посмотрел на него. — А что будет делать папа? У него никого не осталось, кроме меня.

— Думаю, твой отец согласиться, — тихо ответил генерал. — В течение этого года он будет очень занят и не сможет бывать здесь. Он все время будет со мной. Солнце уже добралось и до нашего конца террасы, в воздухе ощущалось дневное тепло. Возле наших ног раздался шорох и поскребывание, как будто кто-то прятался под полом. Я не успел и шевельнуться, как генерал вскочил на ноги, зажав в руке пистолет.

— Кто это? — голос его звучал хрипло.

Снова послышался скрежет, а затем знакомое подвывание. Я спрыгнул с террасы и сунул голову в дырку. Знакомый холодный нос уткнулся мне в лицо, и тут же по нему забегал язык. Сунув руку в дырку, я вытащил из-под террасы своего маленького грязного пса.

— Пьерро! — радостно воскликнул я. — Это Пьерро. Он вернулся!

Мануэле поднял руку, делая нам знак остановиться, потом приложил палец к губам. Я сидел на маленьком пони, затаив дыхание, и смотрел на Роберто. Он тоже насторожился.

Роберто был старшим сыном генерала Диабло Рохо, ему было уже почти одиннадцать, и он был на два года старше меня. Мне было около девяти, но я на добрых три дюйма был выше. Он очень завидовал мне, особенно с прошлого года, когда стало ясно, что я расту быстрее него.

Все остальные тихо сидели на своих лошадях и прислушивались. Я тоже напряженно вслушивался, но ничего не слышал, кроме шума листвы.

— Они близко, — прошептал Мануэле. — Надо двигаться тихо.

— Хорошо бы знать, сколько их, — прошептал в ответ Гато Гордо.

Мануэле кивнул. Котяра всегда говорил разумные вещи, он был мыслителем. Возможно, он был им потому, что из-за тучности ему трудно было двигаться, вот он и предпочитал думать.

— Я сейчас это выясню, — сказал Мануэле, соскальзывая с лошади.

— Нет, — быстро ответил Котяра. — Листва сухая, и ее шорох выдаст тебя, они поймут, что мы их поджидаем.

— Как же быть?

Гато Гордо показал наверх.

— Надо двигаться по деревьям, как обезьяны. Им не придет в голову посмотреть наверх.

— Мы слишком тяжелые, — ответил Мануэле. — Под нашим весом ветки могут обломаться, и тогда конец. Котяра посмотрел на Роберто и на меня.

— Но они-то не слишком тяжелые.

— Нет! — шепот Мануэле прозвучал в тишине, словно взрыв. — Генерал убьет нас, если что-нибудь случится с его сыном!

— Тогда это может сделать Дакс, — спокойно ответил Котяра.

Мануэле посмотрел на меня, на его лице читалось сомнение.

— Не знаю, — засмеялся он.

Прежде чем он успел снова открыть рот, я поднял руки, ухватился за ветку, подтянулся и оказался на дереве.

— Я пошел, — сказал я, глядя на них сверху вниз.

Роберто выглядел мрачным и обиженным. Я понимал, что он расстроился потому, что я уходил, а он оставался. Но его отец отдал строгий приказ, и никто не посмел бы его нарушить.

— Только тихо, — предупредил меня Мануэле. — Выясни, сколько их и какое у них оружие, потом возвращайся.

Я кивнул и стал взбираться выше. На высоте примерно пятнадцати футов от земли ветки были уже слишком тонкими, чтобы выдержать мой вес, и я стал перебираться с дерева на дерево.

Двигался я довольно быстро, как всякий мальчишка, привыкший лазить по деревьям, но все равно у меня ушел почти час, чтобы преодолеть расстояние в четверть мили до лагеря. Если бы не дым от их костра, доносившийся до меня, я бы мог проскочить лагерь, а так я очутился прямо у них над головами.

Я молча прижался к стволу, сердце мое, казалось, колотилось так, что они вот-вот услышат его стук, несмотря на то, что заняты мирной беседой. Потихоньку я подался назад, и листва полностью скрыла меня.

Судя по оживленному разговору, я понял, что они не предполагают наличие людей в радиусе мили. Я тщательно пересчитал их: четырнадцать мужчин в красно-синей потрепанной и пыльной форме. Костер был разведен уже на ночь, и периодически кто-то из мужчин подбрасывал в огонь дрова. Мне было не понятно, почему они не готовят пищу, но в следующий момент я получил ответ на свой вопрос.

На маленькую поляну вышла женщина. Один из мужчин, лежавший ближе всех к костру, сел и заговорил с ней. По нашивкам на его рукаве я определил, что он сержант. В надвигающихся сумерках голос его звучал хрипло: