— Нам хватит, чтобы добраться до города?

— В багажнике две канистры по десять галлонов, — кивнул он.

— Лучше залить сейчас. Мне не хочется останавливаться ночью посреди дороги.

До Курату было более трехсот миль. Я дал Котяре ключи от багажника, он выбрался из автомобиля. Я повернулся к девушке, она все дрожала, и набросил ей на плечи свой пиджак.

— Спасибо.

Мне нечего было ей сказать.

— Мы не вернемся на твою гасиенду?

— Нет, — покачал я головой. — Во всяком случае, не сейчас, когда бандиты рядом.

— Мне никогда не приходило в голову, что такое может быть, — после паузы сказала она.

— А кому такое может прийти в голову? — Я закурил.

— Мой отец говорил...

— Твой отец!.. — грубо остановил ее я. — Что он может знать? Он же не из этих гор, он жил в университетском городке, в мире и покое. Окружающее представлялось ему абстракцией. Что ему известно о том, как пахнет смерть?

Она закуталась в пиджак.

— Ружья, — тихонько, словно бы самой себе, произнесла она, — были предназначены вовсе не для этого.

— Ружья предназначены для того, чтобы убивать, — сурово сказал я. — Он что, думал, они должны украшать стены?

— В таких вещах он ничего не понимал, — упрямо ответила она. — Они обещали ему...

— Они? Кто «они»? Бандиты? Коммунисты? Какие-нибудь почтенные старцы, словам которых привыкли верить целые поколения? Да его провели как последнего простака.

— Во всем виноват президент! — со злостью ответила она. — Это он сломал тот мир, в котором жил отец.

— Твой отец был участником заговора против президента. Но заговор не удался, и твоему отцу пришлось спасать свою жизнь. Теперь же он, сидя в безопасности за границей, шлет сюда оружие, чтобы чужими руками сделать то, что не смог сделать сам. И ему нет никакого дела до того, сколько невинных, вроде Мартинеса, должны будут умереть.

— Демократия, — сказала она. — Мой отец верит в нее.

— Как и все мы. Подобно любви, демократия лежит в основе многих преступлений. Все, в конце концов, почему-то кончается одним. Демократия как Бог — она со всеми сразу.

— Так ты думаешь, что президент прав, говоря, что на коррупцию среди правительственных чиновников можно закрыть глаза?

Я вытащил сигару изо рта.

— Нет, глаза закрывать нельзя. Но ты слишком молода для того, чтобы помнить, как было до него. Президент — это все-таки шаг вперед. Сделать предстоит еще очень и очень многое. Но не таким путем.

Повернувшись, она посмотрела на опустевший дом.

— И ты в это веришь, да?

— Да, — просто ответил я.

— Ты считаешь, что если ружья смолкнут, то все это прекратится?

— Если ружья смолкнут, это станет началом. Я увидел, как распрямились под пиджаком ее плечи. Она испытующе смотрела на меня.

— Я могу тебе доверять?

Я молчал. Ответ ей нужно было найти самой.

— Ты не предашь моего отца? Или меня? Это было уже проще.

— Нет.

Помолчав, она сделала глубокий вдох.

— Завтра утром, в Курату, в порту... С утренним приливом в порт приходит судно...

Это было то самое, что я безуспешно искал на протяжении всех тех месяцев, что прошли после моего возвращения. Мне показалось, что именно здесь я найду выход из той паутины обмана, которую начинал плести вокруг меня каждый, с кем я заговаривал, начиная с самого президента.

Может, мне все же удастся отыскать правду, ускользнувшую много лет назад от моего отца.

Беатрис Элизабет Гуайанос. Таково было ее имя. Но когда я впервые увидел ее в аэропорту Майами, я этого еще не знал. Я сидел и ждал, когда объявят посадку на рейс, а она стояла перед билетной кассой.

Я сразу же обратил внимание на гордую посадку ее головы. Для латиноамериканки она была довольно высокого роста, смоляно-черные волосы ее были высоко подобраны. Изящная и все же чуточку округлая фигурка в летнем платье из черного шифона будила в моей голове восхитительные мысли. На вкус американца ее грудь могла показаться великоватой, изгиб бедер слишком уж крутым, а небольшой животик — выпирающим, однако для поколений наших мужчин она являла собой классический образец женской красоты. Но больше всего меня привлекли в ней глаза, пронзительно зеленые, окаймленные длинными густыми ресницами.

Она почувствовала на себе мой взгляд и чуть отвернулась, но с таким сдержанным негодованием, которое на протяжении долгих лет могло быть привито только верной дуэньей. Я улыбнулся в душе. Много же времени прошло с тех пор, когда я в последний раз видел подобное движение.

Она сказала что-то мужчине, стоявшему рядом, и голова его непроизвольно повернулась в мою сторону. Я заметил, как блеснули его глаза, когда он быстро проговорил ей в ответ несколько слов. Похоже, он узнал меня. Теперь наступила ее очередь изучать меня своими прекрасными глазами. Я не переставал улыбаться. Этот женский взгляд был мне знаком, он, казалось, спрашивал: с чего это ты взял, что ты так неотразим? В тебе ни роста, ни особой привлекательности. И все же женщины, говорят, от тебя без ума. Почему, интересно?

В ее глазах я увидел нечто похожее на откровенную насмешку. Я улыбнулся шире и почувствовал, как в висках начинают бешено стучать молоточки пульса. Такого мне не приходилось испытывать прежде ни с одной женщиной. Она бросала мне вызов, и я не мог не принять его. Во взгляде ясно читался вопрос: так ты действительно мужчина?

Вы встречаете женщину. В вас вспыхивает желание. И пока вы не овладеете ею, мир перестает что- либо значить для вас. Вы не можете есть, не можете спать. Жажду плоти можно утолить только одним способом.

Медленным шагом я стал приближаться к ней, наблюдая за тем, как меняется выражение ее глаз. Мне показалось, что в них мелькнул страх, но тут на мое плечо легла чья-то рука, и я обернулся.

У меня за спиной стояли Хойос и Прието.

— Добрый день, сеньоры, — вежливо приветствовал их я.

— Какая удача, сеньор, — ответил Хойос, — я возвращаюсь на родину этим же рейсом.

— Действительно, удача, — отозвался я, впустую растрачивая свой сарказм. Уж на такие-то ухищрения президенту вовсе не стоило пускаться. Я же дал слово, что вернусь. Мне не терпелось подойти к девушке, а они меня задерживали.

Теперь настал черед более молодого Прието.

— А я лечу в Нью-Йорк, чтобы приготовить все к вашему прибытию. Представляю, как там обрадуются вашему приезду после того, как закончатся ваши консультации с президентом.

— Благодарю вас, — ответил я кратко. Непонятно откуда взялись репортер и человек с фотоаппаратом, в глаза мне ударила вспышка.

— Сеньор Ксенос, — обратился ко мне газетчик, — после того, как мисс Дэйли подала на развод, у вас, возможно, появились новые планы в личной жизни?

— Прежде всего я возвращаюсь домой на краткий отдых.

— А потом?

— Потом? — я уныло улыбнулся. — Я как-то об этом не думал. Видимо, займусь работой.