А потому с моих плеч точно камень свалился, когда загробный голос из морга дал мне от ворот поворот:

– Посещения до шестнадцати часов. Приходите завтра.

Я механически отметила про себя странный термин «посещения» и пошла прочь, утешая себя мыслью о том, что я сделала для Парамонова все возможное. И еще тем, что он для меня и такого не сделал бы, если бы, не дай бог, умерла я, а не он. Проживал бы себе спокойненько в своей Америке и в ус не дул. Так я себя успокаивала, но на душе у меня было так плохо, так муторно…

Потом я вернулась на станцию и в последний момент запрыгнула в электричку, отходящую от платформы. И только через три остановки догадалась, что она идет не в Москву, а в противоположную сторону. Мало того, она оказалась последней. У меня не было другого выхода, кроме как выйти на конечной остановке и дожидаться утра, когда пойдет первая электричка.

Ночь я провела в каком-то маленьком холодном вокзальчике, без сна, но в кошмарах. Все-таки я нашла Парамонова, но уж лучше бы я его не находила.

– Вы?! – Что-то жевавший Самуил Аркадьевич чуть не подавился.

– Может, позволите мне войти? – сказала я устало. После вчерашних увлекательных, в кавычках, приключений и бессонной ночи я чувствовала себя совершенно разбитой.

– Ну проходите. – Палтус отодвинулся от двери, как мне показалось, неохотно. Я сразу заметила, что мое неожиданное появление не вызвало у него особенного восторга – а ведь еще совсем недавно он передо мной прямо-таки расстилался, но обмозговывать причину таких метаморфоз не стала. У меня просто не было сил для этого.

Я шагнула в его антикварные апартаменты, мимоходом отметив, с каким сомнением их хозяин посмотрел на мои размокшие, в грязных солевых разводах сапоги, представляющие нешуточную угрозу для дорогого наборного паркета. Может, разуться, чтобы не наследить, мелькнуло у меня. А впрочем, пошел этот Палтус куда подальше.

– Я вам звонила вчера, – обернулась я к Самуилу, методично запиравшему свои сейфовые замки, – а ваш телефон не отвечал.

– Да, я уезжал ненадолго, два часа как с самолета, – рассеянно кивнул Самуил, не сводя глаз с грязной лужи, натекшей с моих сапог, и добавил с досадой:

– Ну что у вас стряслось?

– Стряслось то, что Парамонова больше нет. Его сильно избили, и он умер, – сообщила я бесцветным голосом.

– Кто вам это сказал? – Палтус был поразительно спокоен.

– Я сама была там, где это произошло, только в морг не попала. Нужно поехать туда и опознать.

– Так-так, подождите, я соображу, – Самуил насупился. – А когда это произошло?

– Точно я не знаю, но скорее всего девятого, на следующий день после того, как он приходил ко мне… Он… он попал в милицию. Что там было, я могу только предполагать, знаю одно: после этого он оказался в морге… Может, вы все-таки предложите мне сесть? – Я едва держалась на ногах.

– Ах да, проходите. – Самуил пригласил меня в свой кабинет, украдкой взглянув на часы, но я все равно это заметила. Для человека, минуту назад узнавшего о смерти того, кого он должен был найти живым, Самуил Аркадьевич Палтус вел себя довольно-таки странно. Что-то тут неладно, вот только непонятно что.

Я рухнула на диван и продолжила наблюдения за хитрым лисом по имени Самуил, который, между прочим, снова посмотрел на часы, на этот раз не скрываясь. Похоже, он куда-то торопился.

А через полминуты он сам в этом признался:

– Э-э… уважаемая Галина Антоновна, я сейчас очень спешу, вы… знаете что, отправляйтесь домой и отдохните, а я на обратном пути к вам заеду, и мы все обсудим.

– Да вы что?! – у меня вырвался вопль отчаяния. – Вы хоть понимаете, что Парамонов умер?! Умер! Он лежит сейчас в морге на тридцать седьмом километре, и мы должны туда немедленно поехать!

– Тише, тише, – зашикал на меня Самуил и приложил палец к толстым губам. – Что вы орете, как на футболе?! – накинулся он на меня. – Прямо «шайбу, шайбу!».

– Какая шайба в футболе? – опешила я. – Там же мяч!

– Какая разница: мяч или шайба? – проворчал Самуил. – Орать надо меньше, у стен тоже уши бывают, разве вы забыли?

Действительно, какая разница: мяч или шайба. Парамонова это все равно не оживит.

А потом меня взяла оторопь, я услышала тихую-тихую мелодию. Я даже ее узнала – Бетховен, «К Элизе». Вот только откуда она лилась, я не поняла. Наверное, так сходят с ума.

Что до Самуила, то он сунул руку в карман пиджака, достал из него сотовый телефон, приложил его к уху и буднично отозвался:

– Да, это я.

По телефону он больше ни слова не сказал, посмотрел на меня, буркнул:

«Извините, я на минуточку», и скрылся за дверью.

Поскольку обещанная «минуточка» изрядно затянулась, я позволила себе немного расслабиться и вытянуть гудящие, налитые свинцом ноги.