ответил он, пытаясь не забывать, что они с Бет говорят об их общей сестре. Он так устал, что плохо соображал и не мог вспомнить все переплетения паутины обмана, которую был вынужден соткать. – Мне казалось, что она собирается ему отказать.

Бет покачала головой:

– Она согласилась.

– Ты уверена?

Девочка кивнула.

– Когда?

– Вчера. Он пришел и сделал ей предложение. Она ответила «да». Тетя Августа хотела сообщить об этом на сегодняшнем балу, но не смогла, потому что тебя не было… – Голос Бет сорвался, и девочка подняла на него хмурый взгляд. – Но ведь ты вернулся, правда?

Если ты передумаешь и спустишься в бальный зал, то сможешь сделать объявление.

– Черта с два! – забывшись, бросил он. Но Бет восприняла это как должное.

– Вот и я так думаю. Держу пари, что на самом деле Габби вовсе не хочет выходить за него. Может быть, ты сможешь ее остановить. Меня она не слушает.

– Я сделаю все, что в моих силах. – Ник двинулся дальше и по дороге дернул рыжий локон Бет. – Спасибо за то, что предупредила меня.

– Я рада, что ты вернулся, – сказала она вслед.

Ник добрался до лестничной площадки и прошел по коридору к своим покоям.

Барнет явился через четверть часа. К тому времени Ник успел принять ванну, приготовленную одним из слуг, надеть черные вечерние панталоны, белые шелковые чулки и выбрить одну щеку.

– Лакей у меня что надо, – подняв глаза, язвительно сказал он.

– Не срывайте на мне зло, капитан. Я не виноват, что, пока нас не было, мисс Габби нашла себе другого ухажера.

Барнет полез в шкаф за хозяйским сюртуком, вынул его, встряхнул и повесил на спинку стула.

– Так ты тоже слышал об этом? – Утаить что-нибудь от Барнета было невозможно. Не стоило и пытаться.

– Так болтают на конюшне. И на кухне тоже. Говорят, что она хочет как можно скорее сыграть свадьбу.

Лезвие соскользнуло, и Ник чертыхнулся. По его щеке потекла струйка крови. Барнет испустил странный звук – нечто среднее между смехом и кашлем, и Ник свирепо покосился на него.

– Ничего себе афронт, правда? Обычно женщины лезут вон из кожи, чтобы заполучить вас.

Ник стер с лица остатки мыла и отбросил полотенце.

– Не лезь не в свое дело! И подай мне рубашку.

Облаченный в вечерний костюм, Ник начал спускаться по парадной лестнице, довольно быстро, но все же не забывая о том, что он граф. Он почти достиг подножия, махнул рукой вышедшему навстречу Стайверсу, как вдруг его внимание привлек не то легкий шорох, не то какое-то движение. Он посмотрел в ту сторону.

В гостиной находилась Габриэлла. С Джеймисоном. Судя по тому, что видел Ник, они были одни. Толстый старый дурак сжимал ее в своих объятиях.

И целовал.

На мгновение Ник застыл как вкопанный. В его груди боролись за первенство гнев, оскорбленное самолюбие и жаркое первобытное чувство, очень похожее на ревность. В конце концов все они объединились. Подбородок Ника напрягся, глаза засверкали.

Пытаясь держать себя в руках, он шагнул к обнявшейся паре.

– Черт побери, что здесь происходит?

Так Габби узнала, что он вернулся. Ее голова повернулась столь стремительно, что заболела шея. Какое-то мгновение с нее было достаточно, что он жив и здоров.

Она не сводила с него глаз. На Нике был безукоризненный черный вечерний костюм, идеально облегавший его статную фигуру. Его черные волосы были зачесаны набок, красивое мужественное лицо казалось суровым и даже гневным. Глаза напоминали бурное море и опасно блестели. Ошибиться было невозможно: он действительно сердился.

Ее первой мыслью было то, что на свете нет никого красивее Ника.

А второй: я бы с наслаждением свернула ему шею.

Мистер Джеймисон, явно испуганный близостью человека, гневно смотревшего на них, разжал объятия и убрал руки с такой скоростью, что Габби покачнулась. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось схватиться за спинку ближайшего стула. Решив, что в этом тоже виноват Ник, она бросила на него ответный свирепый взгляд.

– Сэр… э-э… милорд… моя невеста и будущая жена… э-э… – Мистер Джеймисон краснел и запинался как школьник, напрочь забыв о том, что он преуспевающий пятидесятилетний землевладелец.

– Габриэлла, – не обращая внимания на Джеймисона, спросил Ник, в голосе которого звучало крайнее возмущение, – ты целовала его?