Стены дома были оклеены обоями пастельных тонов с цветочным рисунком, повсюду чувствовалась женская рука – обилие комнатных растений и безделушек. Спальня Мэтта выглядела иначе, с гладкими белыми стенами, бежевым ковром, минимальным количеством дубовой мебели и еще одним уродливым креслом с высокой спинкой, даже более потрепанным, чем то, которое находилось в гостиной. Перед креслом стоял маленький телевизор.

– Мэтт не позволяет нам трогать его комнату, – с сожалением сказала Лисса, обводя спальню взглядом. – Говорит, что ему и так нравится. Но зато здесь есть своя ванная. – Она показала на дверь в дальней стене. – Вон там.

Карли кивнула и поставила сумку. Она просто падала с ног от усталости. Долгий путь от Чикаго до Бентона измотал ее. Когда Карли припарковала трейлер у дома бабушки, ее единственным желанием было принять душ и как можно скорее лечь в постель. Последовавшие за этим события заставили ее позабыть об усталости, но сейчас возбуждение прошло и ее силы быстро таяли. Даже тревога за Хьюго не помешала ей с тоской посмотреть на кровать.

– Спокойной ночи. – Поняв намек, Лисса двинулась к двери, но остановилась на пороге, оперлась рукой о косяк и ехидно улыбнулась: – Интересно, что скажет Шелби, когда узнает, что Мэтт привел тебя ночевать. Он никогда не приводит к себе девушек. Она этого просто не переживет.

Карли не успела объяснить, какие обстоятельства привели их с Сандрой в дом шерифа, как Лисса, продолжавшая улыбаться, помахала ей рукой и вышла из комнаты .

Карли, застывшей с открытым ртом посередине спальни Мэтта, оставалось только одно: обдумывать слова Лиссы и, к собственному стыду, ломать голову над тем, кто такая Шелби и кем она приходится Мэтту.

«Если бы этот проклятый кот принадлежал не Карли, а кому-нибудь другому, я утопил бы его в пруду, – подумал Мэтт. – А еще лучше оставил бы этого зверюгу на дереве, где его нашел Толер. Или отдал на съедение собаке». Псину шуганули, но та сидела за ближайшим кустом и с надеждой следила за тем, как Мэтт, проклиная стоявших в сторонке и улыбавшихся Толера и Антонио, сам полез на дерево за шипевшим и царапавшимся саблезубым тигром.

Но кот принадлежал Карли. Этого было достаточно, чтобы он позволил этому зверю исцарапать ему руки и чуть не свалился с проклятого дерева, развеселив своих помощников ничуть не хуже, чем знаменитый комик Монти Питона.

Часы, проведенные рядом с Карли, заставили Мэтта вспомнить ту ночь двенадцатилетней давности, когда кудрявая девочка-подросток, которую он всю жизнь считал кем-то вроде четвертой сестры, вдруг превратилась в женщину. Красивую женщину с огромными голубыми глазами, которые смотрели на него с обожанием, с нежными губами, дрожащими под его взглядом, и стройным гибким телом, которое при каждом повороте прижималось к нему теснее, чем собственное белье. Черт побери, он оказал ей услугу, согласившись пойти с ней на выпускной бал, и, как всякое доброе дело, оно не осталось безнаказанным.

Впрочем, винить ее в случившемся не приходилось. Карли было восемнадцать лет, но суровая бабка держала внучку в такой строгости, что у той даже ухажера не было. Мэтт несколько лет относился к ее откровенному обожанию и почитанию так же, как дерево относится к солнечному свету, и отвечал ей небрежной симпатией, временами переходившей в настоящую нежность. Многие жители городка смотрели на него с опаской, но только не Карли. Она считала его героем, и Мэтт знал это. Он был тронут и старался стать лучше, чем был на самом деле. Когда он увидел, что Карли плачет из-за отсутствия кавалера на выпускном балу, ему было легко осчастливить бедняжку.

Но она удивила его. В тот вечер гадкий утенок превратился в лебедя. Когда Карли в нарядном платье и с новой прической появилась на крыльце и поздоровалась с ним, он не поверил своим глазам. Конечно, он тут же справился с собой, танцевал с ней в спортзале, разукрашенном по случаю выпускного бала, давал возможность похвалиться своим кавалером перед другими девчонками и тщательно оберегал от пунша, приправленного ромом, хотя сам отведал его изрядно. Мэтт не мог сказать, в какой момент его потянуло к ней, но к окончанию бала его намерение отвезти Карли прямо домой поколебалось.

Оказавшись в машине, Карли прижалась к нему, откинула голову на спинку сиденья и с мечтательным выражением в глазах призналась, что большинство ее одноклассников сняли номера в бентонском мотеле, чтобы догулять остаток ночи.

– И думать не смей, – лаконично велел Мэтт, потому что его самого одолевало искушение.

Но по дороге домой Карли сказала, что умирает от жажды. Мэтт подумал, что виноват в этом он, потому что весь вечер не давал ей пить ничего, кроме воды из фонтанчика. Поэтому он остановился у ночного магазина и купил ей кока-колу, а себе – банку пива. Потом Карли стала так просить дать ей глоточек пива, что Мэтт смилостивился, свернул в проулок, съехал на обочину и протянул ей банку. Она сделала глоток, закашлялась, сморщила нос от отвращения и сказала:

– Гадость!

Тогда он засмеялся и ответил:

– Кудряшка, ты еще не доросла до пива.

Карли выпрямилась, посмотрела на него и серьезно произнесла:

– Я доросла до всего.

После чего крепко поцеловала его в губы.

Ситуация мгновенно вышла из-под контроля, и все его благие намерения полетели к черту.

Потом Мэтт отвез ее домой, лег спать, а когда проснулся и вспомнил, что наделал, его чуть не вывернуло наизнанку. Он не мог смотреть в глаза даже самому себе, не то что Карли.

Что он мог сказать? «Мне очень жаль, произошла ошибка, и теперь я чувствую себя так, словно трахнул собственную сестру»?..

Это воспоминание заставило Мэтта поморщиться. Именно так и следовало сказать, разве что другими словами и немного потактичнее. Но это было бы все же лучше, чем избегать Карли до конца лета и самому умирать от стыда.