ними к восемнадцатой лунке, Мэгги молилась, чтобы Лайл промахнулся.
Сыну Мэри Гиббонс удалось сравняться с отцом лишь после шестой попытки, хотя требовалось всего две, и, когда Джон Гиббоне в шутку укоризненно покачал головой, сын, нисколько при этом не расстроившись, лишь рассмеялся в ответ.
– Адам теперь играет намного лучше. – Мэри вновь повернулась к Мэгги. – Во всяком случае, он получает от игры удовольствие, и мы с Джоном считаем, что это главное.
Не отрывая глаз от лунки и пробормотав в ответ что-то подходящее к случаю, Мэгги с нетерпением ждала следующего удара. Была очередь Лайла. Мяч находился метрах в девяти от лунки, и он сосредоточился, рассчитывая траекторию удара.
Мэгги ничего не могла с собой поделать. Устремив взгляд на Лайла, она словно хотела пробуравить его насквозь и мысленно повторяла: промахнись, промахнись…
Выбрав позицию, Лайл замахнулся и мастерским ударом точно загнал мяч в лунку. Зрители издали радостный возглас, а Мэгги с трудом сдержалась, чтобы не выругаться вслух. На всем поле она, должно быть, оказалась единственным зрителем, который не радовался его успеху. Лайл тем временем достал мяч из лунки и, высоко подняв его над головой, одарил болельщиков широкой улыбкой.
Следующим играл Дэвид. Пока он выбирал позицию, его красивое юное лицо даже помрачнело от напряжения и сосредоточенности. Мысленно она так же сильно хотела помочь сыну, как за минуту до этого желала Лайлу промахнуться. Господи, помоги ему, помоги, помоги…
Дэвид ударил по мячу, мяч покатился к лунке и в самый последний момент, едва заметно вильнув влево, остановился в нескольких сантиметрах от цели. Зрители сочувственно вскрикнули.
Вот тебе и сила психологического воздействия! Несмотря на страстные уверения тетушки Глории, что она существует, Мэгги явно ею не обладала. Заметив, как Лайд вновь перехватил взгляд Дэвида, она невольно сжала кулаки.
Как он может быть таким жестоким по отношению к сыну, которого любит?
По результатам соревнования Дэвид и Лайл заняли седьмое место. Принимая почетную ленточку за участие в турнире, Лайл улыбнулся и обнял Дэвида за плечи, но Мэгги знала, что добродушие это напускное, исключительно для публики, знала она и то, что сын также понимает это. Дэвид выглядел удрученным и жалким, и сердце ее переполняла боль. Он старался изо всех сил и теперь мучительно переживал неудачу, ведь он не сумел добиться того, чего ожидал от него отец. Она уже представляла, что за этим последует: холодность Лайла по отношению к сыну, которая будет продолжаться несколько недель, бесконечные, изнуряющие занятия и еще более тягостные наставления…
Она сама прошла через это, еще в первые месяцы замужества, когда Лайл решительно заявил ей, что, намерен сделать из нее такую жену, какую ему нужно, и Мэгги из кожи вон лезла, чтобы угодить ему. Но уже очень скоро она поняла, что ему угодить невозможно. Никто не может достичь совершенства. Никто, кроме него.
Спустя некоторое время дети уже играли на лужайке перед клубом, а взрослые расположились на стульях во внутреннем дворике неподалеку от бара; многие заказывали по третьему разу.
Мэгги, как всегда, пила чай со льдом. Наконец ей удалось уйти под благовидным предлогом – якобы в дамскую комнату, в действительности же она хотела разыскать Дэвида. Они с Лайлом рано уехали в клуб, чтобы размяться перед соревнованиями, и Мэгги не смогла поговорить с сыном. Она тогда хотела сказать ему, что жизнь настолько многообразна, что не стоит оценивать ее события однобоко – победа или поражение, – смысл жизни в другом. Теперь она могла лишь утешить его. Ведь жизнь продолжается, даже если ты проиграл в соревнованиях по гольфу.
После долгих поисков она наконец увидела его неподалеку от автомобильной стоянки. Обхватив колени руками, он сидел на траве, прислонившись спиной к огромному мусоросжигателю, странно выглядевшему на фоне стоявшего позади него массивного кирпичного особняка, построенного в начале века и лет сорок назад переделанного под клуб.
Дэвид выглядел таким несчастным и одиноким, что у нее разрывалось сердце.
Не обращая внимания на неприятный запах, шедший из мусоросжигателя, и не боясь испачкать о траву светлые шелковые шорты, Мэгги присела рядом. Ее изысканный костюм – кремовый пиджак и белая шелковая блузка – не подходил для того, чтобы сидеть у дымящего мусорника, но она не думала об этом и села, так же, как и он, обхватив колени руками.
– Привет!
Дэвид искоса взглянул на нее. Едва заметные, но предательски проступившие на щеках пятна и припухлость вокруг глаз говорили о том, что он плакал, а этого в последнее время с ним не случалось; он считал, что плакать в одиннадцать лет – стыдно и недостойно. Мэгги стало еще больнее. Ей хотелось обнять его, но она лишь плотнее обхватила колени и улыбнулась.
– Что тебе нужно? – резко бросил он в ответ.
– Хочу поблагодарить тебя за подарок. Он чудесный и очень мне нравится.
Еще один косой взгляд, уже менее враждебный.
– Папе он не понравится. Он говорит, что рисуют только слюнтяи.
Мэгги промолчала, с трудом сдержав слова, вот-вот готовые сорваться с губ. Ей всегда нелегко было определить, до какой степени она может не соглашаться с мнением Лайла. Стоит сказать лишнее слово, как Дэвид тут же примется защищать его, но и оставлять подобные высказывания без ответа тоже нельзя.
– Видишь ли, Дэвид, иногда папа может быть не прав, не во всем прав, ты ведь знаешь, – тихо проговорила Мэгги.
Повернувшись, он зло посмотрел на мать.
– В этом он прав. Я – слюнтяй! Я даже не умею как следует играть в гольф!
Вот они и добрались до сути. Отбросив лишние слова, она решила сказать главное.
– Ты очень хорошо играл. Из двадцати пар вы с папой заняли седьмое место. Это хорошо.
– «Хорошо» не значит «отлично»! Папа сказал, что мы могли выиграть, если бы я все не испортил!
Мэгги даже стиснула зубы, чтобы не высказать все, что она думала о Лайле.
– Ты ничего не испортил, Дэвид, ты просто промахнулся. Игроки часто промахиваются, даже самые известные. Поверь мне, даже твой
– Я подвел папу, – еле слышно произнес Дэвид. Мэгги хотелось прижать его к себе, утешить, и опять она не осмелилась. Помолчав минуту, она сказала:
– Дэвид, а может быть, это папа подвел
Какое-то время он не отрываясь смотрел на мать, и на мгновение у Мэгги мелькнула надежда, что ей удалось снять с него розовые очки, через которые он смотрел на Лайла, но затем страшная гримаса исказила его лицо и он вскочил на ноги.
– Да что ты в этом понимаешь? – срывающимся голосом выкрикнул Дэвид. – Папа говорит, что там, где ты выросла, вообще не знают, что такое гольф. Он сказал, что, когда он на тебе женился, ты была чуть ли не проституткой, а проститутки не играют в гольф!
– Что? – с трудом выговорила она.
Дэвид не ответил. Как-то странно посмотрев на нее, он повернулся и, не говоря ни слова, убежал. Через секунду он уже скрылся за стеной клуба, затем пересек лужайку, откуда доносились крики и смех детей, и вскоре исчез за небольшим холмом. Мэгги сидела не двигаясь, словно ее ударили в живот.
Как смеет Лайл говорить о ней такое ее сыну! Ослепляющая злость обрушилась на нее горячей волной, и в душе она проклинала его, называя всеми бранными словами, какие только могла вспомнить. Это был не первый случай, когда Лайл проявлял исключительную жестокость в войне, которую они вели за Дэвида. Она должна посмотреть правде в лицо: Лайл использует любые средства, даже самые грязные, чтобы окончательно и бесповоротно настроить против нее сына. Чтобы одержать верх, он не пощадит даже его чувств. Но сказать мальчику, что его мать была чуть ли не шлюхой? Такое не прощается!
Вспомнив о «подарке», который утром ей передал Ник, она похолодела.
Лайл не знает, что несколько раз она выступала в ночном баре, и никогда не должен узнать. Пленка и фотографии не должны попасть в его руки. Если это случится, то первым делом он покажет их Дэвиду.
