Когда его затащили в укрытие, стали растирать белые щеки, заледеневшие пальцы, он горячо и виновато забормотал:

– Кругом сплошной снег, сугробы, снежные завалы. Все окопы нашего батальона засыпаны снегом по самое не могу… Я проваливался в них, как в проруби. Под снегом все спят, все-е… словно окочурились. Никто на вопросы не отвечает. Языки у всех к зубам примерзли! – он задыхался, вытягивая непослушные губы, нервно вздрагивал плечами. – Кажется, хана всему батальону. Спят все под снегом. Абза-ац! – Богунов застучал зубами. – Холодища… Кровь стынет. А первый взвод я не нашел вообще. Наверное, ходил по ним, замерзшим. Как по снежному кладбищу… А-а! – Богунов яростно махнул кулаком. – Я потом совсем заплутал, как щенок-первогодок. Нюх потерял, – он ударил себя негнущимися пальцами по лбу, – в жизни себе этого не прощу. Вышел к разведроте километра за три. Спрашиваю, какой взвод!.. А там лейтенант Колодяжный, здоровый такой бугай из разведки. Дал мне провожатых…

Он обиженно махнул рукой. Матиевский молча надвинул на брови шапку, затянул потуже бушлат ремнем, потер щеки и на корточках попятился к выходу. Шульгин схватил его за брючину:

– Куда, солдат? На место. Поздно уже… Все занесло снегом. Окопы под снегом. Буран нас опередил. Если уж Богунов не нашел – идти бесполезно. – Скрипнул зубами. – Все, ребята! Это самое страшное испытание… Будем надеяться, что в первом взводе об Осеневе позаботятся. Там ведь тоже люди, а не чурки деревянные. – Молча взглянул на светящийся циферблат часов. – До рассвета чуть больше пяти часов. Набирайтесь сил. На рассвете опять придется поработать. Как тогда перед «Зубом»… Будем поднимать парализованных, окостеневших… – Он подтянул к себе Богунова и Матиевского, накрыл их с головой палаткой. – Пропади пропадом эта необъявленная война…

На рассвете открылась глазам страшная высота, покрытая толстым слоем неподвижного снега. Исчезли под снежным одеялом рыжие бугры брустверов с черенками саперных лопат. Пропали зеленые пятна плащ-палаток и бронежилетов. Погас под снежной ватой черный, вороненый блеск оружия. Ровный снег скрыл под собой очертания огневых позиций всех рот полка.

Шульгин услышал сквозь дрему хриплый, надорванный голос Орлова.

– Подъе-ем! Что спите, холеры?.. Вста-ать… Летаргический сон, что ли?.. А ну, живо вста-ать… Вытряхивайте снег из ушей! Где замполит роты?

Андрей принялся тормошить товарищей. Те недоуменно шевельнулись, стали тереть глаза.

– Так темно же еще, товарищ лейтенант. Не рассвело же еще… Что за шутки? Посреди ночи?

В шульгинском укрытии, действительно, стоял густой мрак. Андрей протиснулся к выходу, завяз в снегу, его подтолкнули, и он вывалился наружу вместе с огромным комом снега.

Зажмурил глаза от неожиданно хлынувшего света. Присвистнул.

– Хороша ночь!..

Их каменное логово надежно укрылось от света, спряталось под плотно нахлобученной снежной шапкой. Снегом наглухо залепило каждую щель, сковало подзамерзшей за ночь ледяной коркой.

Богунов и Матиевский тоже вынырнули из укрытия, беспомощно жмуря глаза:

– Фу-у, ты! Что за хренотень?.. Ба-атюшки… Северное сияние! Полярная ночь! Мы еще на этом свете? А?..

Шульгин, разминая затекшие руки, взмахнул автоматом, повел вокруг блестящим стволом, с хрустом потянулся в поясе.

– Утро уже… Хорошо мы поспали. А вот другим «перепелкам» повезло меньше…

Он воткнул автомат прикладом в снег. Стал снимать с себя овечью телогрейку, стянул через шею домашний свитер. Кивнул Богунову.

– Вот что, ребята, бегом марш на левый фланг в первый взвод. Эту телогрейку передайте Осеневу от меня лично. Остальные теплые вещи раздайте окочуренным.

Богунов тоже поспешно стал снимать с себя теплые вещи:

– Мы на этой операции, товарищ лейтенант, какой-то Красный Крест. То поводыри, то пастухи, то няньки…

Матиевский достал из вещевого мешка шерстяные носки:

– Ничего, сержант… Это наша последняя операция. Лебединая песня афганских дембелей. Отсюда нам пари?ть до самого дома.

Богунов усмехнулся:

– Посадка для нас в Союзе еще не подготовлена. Не мечтай, салабон. Нас еще долго будут мариновать в Файзабаде.

Вскоре их согнутые, перепоясанные автоматными ремнями спины замаячили в снежных заносах.

Андрей окинул взглядом белую пустошь. Некоторые окопы были уже ожесточенно разрыты Орловым, Булочкой, Смиренским. Офицеры прощупывали сугробы черенками лопаток. Извлекали запорошенные снегом вещевые мешки, стягивали вместе со снежным покровом плащ-палатки. Под снежным пухом открывались белые лица с покрытыми изморозью бровями. Весь трофимовский батальон безмолвно лежал под снегом, не откликаясь на призывы, застыв в страшном ледяном сне.

Шульгин поспешил на помощь Орлову. Не дойдя до него нескольких шагов, он провалился в снежную яму. Ноги уткнулись в мягкое ватное месиво.

– Осторожнее, замполит. Здесь везде окопы, – Орлов протянул Шульгину руку. – И в каждом по трое- четверо человек. Лежат штабелями, как мороженые туши в холодильниках…

Шульгин стал выгребать руками снег из окопа, снял первый слой, добрался до плащ-палатки, заледеневшей, хрустящей на сгибах, откинул ее в сторону жестяным коробом. Увидел на дне окопа белые фигуры четверых солдат. Они крепко прижались друг к другу, спрятав лица в сгибы локтей. Поднятые вороты бушлатов горбились над заснеженными затылками.

– О-о… Гос-споди! – Булочка сдвинул шапку с распаренного лба. – Смотри… Держат друг друга мертвой хваткой. Настоящие покойники…

Он прыгнул в окоп к Андрею. Вдвоем они с трудом разжимали оцепеневшие руки солдат, расплетали застывшие пальцы.

– Что же это такое?.. Ледяное пекло, что ли? Продлись метель еще несколько часов, и… весь полк навечно остался бы под снежной порошей, – Булочка дышал тяжело, с хрипом. – Ледяной погост на сотни солдатских могил. Подумать только! Метель же закончилась недавно. Слава богу, те, которых мы раскопали, начинают уже отходить, – старшина кивнул головой назад.

Шульгин обернулся и увидел нескольких человек с мертвенно-бледными лицами. Они стояли на коленях, упираясь сжатыми кулаками в снег, полузакрыв глаза и медленно покачивались взад-вперед.

– Сейчас раскопаем пару окопов, и начинай, замполит, водить солдат по высоте, – Булочка приподнял еще одного солдата, перехватил его руками за живот, перебросил наверх на снежный бруствер. Тот еле слышно охнул, мелкая судорога пробежала по лицу. – Кстати, встречаются окопы, где солдаты поднимаются сами. Кряхтят, стонут, еле разгибаются, но ползут крабами из окопов, вот та-ак… Разная живучесть у людей, – Булочка приоткрыл рот и вдруг схватился за горло. Булькающий кашель с хрипом вырвался из груди. – Во-от тоже подарочки, – он вытер лицо рукавом, – тоже получил по полной программе. А ты, замполит, выглядишь розовым поросенком. Ты где это пригрелся? На печке, что ли, спал… с дурочкой?

Шульгин пожал плечами:

– Повезло нам немного, старшина. Успели до бурана построить каменное укрытие. Ну, и завалило сверху снегом. Спали как под шубой. Лучше не придумаешь…

– А мы глаз не сомкнули, – хохотнул старшина сквозь сиплый кашель. – Вон на той высоте всю ночь плясали, посмотри… Простояли всю ночь столбом, как эти… Не было прохода под снегом. Я думал, всё, с ума сойду. Чуть крыша не поехала, – старшина помял шапку. – Как живые остались, не пойму! Чудом каким- то…

Постепенно от снежных смертельных объятий были освобождены все солдаты. Шульгин сначала водил их по одному, обняв за плечи, потом выстроил всех качающейся вереницей и поволок наверх через снежные горбы. Надрывный кашель слышался за спиной, протяжные стоны сквозь зубы. Иногда цепочка рассыпалась, солдаты падали в снег, обессиленно валились друг на друга, подворачивали руки, роняли по сторонам всклокоченные шапки.

Шульгин терпеливо встряхивал каждого, рывком ставил на ноги, выпрямлял подгибающиеся коленки,