попробуй, – уговаривала она меня на прощанье.

Дома я улеглась на кровать и лежала, механически теребя стопку бумаги и не имея ни малейшего представления, что писать на этих желтых квадратиках. Есть у меня какие-то цели? Наверняка есть. Ну-ка, попробуем выразить их в «простой, доступной форме».

«Хочу стать добрее и сердечнее»? «Хочу найти подходящую именно мне и к тому же денежную работу»?

«Хочу заполучить Уолтера Бриггса»? «Хочу как можно скорее, направляясь по делам, обнаружить на обочине труп Джорджа»? Допустим, так, но каким образом мне в этом помогут наклейки с надписями? Я ни словом не обмолвилась Элизабет о том, что думаю насчет ее методы (в конце концов, Элизабет была для меня первой возможной реальной подругой за очень долгое время), но в моих глазах это был глупейший из путей к достижению цели. Если бы проблемы можно было решать, записав их на бумажку, мир был бы совсем иным.

Чтобы отвлечься, я набрала свой домашний номер и приготовилась выслушать, что приготовил мне автоответчик.

Поток сообщений заметно иссяк. Точнее, там было всего одно сообщение. От Джорджа.

«Ванда!»

Я едва сумела разобрать собственное имя за треском помех, но мгновенно узнала голос и облилась ледяным потом. Телефон заскользил из ослабевших рук. Пришлось стиснуть его так, что побелели костяшки.

«Я сейчас… тртртр… в Канзасе! Нам нужно серьезно поговорить. Тебе придется… тртртр… меня выслушать! Жду звонка по номеру… трррррррррр… 45… тртртр… 739!»

Я не отреагировала на предложение автоответчика выбрать, что делать с сообщением – стереть, запомнить или переслать, – и сидела, глядя перед собой, пока не начались долгие гудки. Тут я немного опомнилась, услышала свое частое паническое дыхание и заставила себя дышать ровнее и глубже.

Вот дерьмо! Забилась в нору и сижу трясусь, как перепуганный кролик! Что, кишка тонка раздобыть пистолет, вернуться домой и встретить свою судьбу достойно, лицом к лицу?

Не в этом дело. Просто мне одинаково не по душе как проститься с собственной жизнью, так и отнять чужую. А главное, через час вернется Уолтер, думая застать меня, а за час я могу и не управиться.

Совершенно изнемогшая от размышлений, я свернулась калачиком и с головой укрылась вышитым покрывалом, как делала в детстве, когда хотела спрятаться сразу от всех чудовищ (ну, вы знаете, тех, что притаились под кроватью и в шкафу и не чают слопать вас заживо). Я очень надеялась, что магические свойства покрывал этого мира все еще сохранились с тех давних пор…

Разбудил меня звук осторожно приоткрываемой двери. Высунув голову из-под покрывала, я, как уже было однажды, увидела в дверях в полосе падающего из коридора света Уолтера. Галстук у него был перекошен, волосы с одной стороны дыбом – как если бы он дремал, положив голову на руки.

– Привет! – Я уселась в постели, зевнула и встряхнулась, чтобы отогнать сон. – Что, уже вечер? Сколько сейчас?

– Девять, – негромко ответил он. – Не хотелось тебя будить, но сама бы ты не проснулась до утра, а спать па голодный желудок не годится. Пора ужинать.

– У меня был плотный обед.

– Ах вот как. Тогда ладно. – Он приготовился закрыть за собой дверь, но передумал. – Знаешь, я весь вечер занимался одним делом и здорово притомился. Хочу сделать передышку. Может, бокал вина?

– Самое смешное, – говорил Уолтер (он сидел, прислонившись к подлокотнику и вытянув ноги вдоль сиденья светлого кожаного дивана), – что я и в самом деле верил, будто время лечит. Что будет все легче и легче по вечерам возвращаться домой, к ее фотографиям, к ее вещам… Говорят, через год все проходит. Вранье!

Пустая бутылка стояла на журнальном столике, рядом с ней – керамическая миска с виноградом. В камине лениво вздымались и опадали язычки огня. В полумраке нельзя было различить стрелок, но почему- то казалось, что уже далеко за полночь.

– В конце концов я собрал все, что о ней напоминало, погрузил во взятую напрокат машину и поместил в бокс на долгосрочное хранение. С тех пор ни разу там не был, только платил. А в доме не осталось ничего. Главное, ни единой фотографии. – Он повел почти опустевшим бокалом в сторону каминной полки. – Кстати, это моя сестра там, с детьми.

Я механически кивнула, лихорадочно подыскивая слова, чтобы хоть раз в жизни выдать подходящее к случаю замечание, а не очередной ляпсус. Но таких слов не нашлось.

Уолтер как будто не возражал против моего молчания. По крайней мере он улыбнулся. Внезапно я как-то разом охватила его взглядом, и это зрелище заставило мое сердце сладко екнуть: в изменчивом отсвете пламени, в рубашке, небрежно расстегнутой у ворота, с закатанными рукавами, он выглядел очень домашним и при этом поразительно сексуальным. Я пожелала Элизабет провалиться вместе с ее терапией. Все эти разговоры о подавленных инстинктах только еще больше подстегивают!

– Давай сменим тему, пока я окончательно не вогнал тебя в тоску, – сказал Уолтер, возвращая меня к действительности. Он оторвал от грозди крупную золотистую виноградину, задумчиво пожевал. – Поговорим лучше о той нашей встрече у тебя в квартире, помнишь?

Я как раз опрокидывала в рот последние капли вина и, как следовало ожидать, поперхнулась.

– Что случилось?

– Не в то горло попало, – прохрипела я.

– Сочувствую. – Уолтер посмотрел на свой бокал, потом на меня. – Если это отвлекающий маневр, можешь не стараться. Просто скажи, что не хочешь говорить на эту тему.

– Отчего же, пожалуйста. Ничего такого криминального в тот день не случилось. Только я не знаю, о чем тут говорить.