устроил вечный детский рай! В отдельно взятой жизни. Тут и линейки, и костры, и военная игра, и олимпиада. Гоша это делает лихо. Он профессиональный вожатый. Ты представляешь, взрослые, солидные дядьки, директора фирм, бизнесмены, на три дня становятся детьми! Фантастика!
— Дорого, наверное, стоит такое удовольствие?
— Очень, — согласился Василий.
И Алик вспомнил, как при выходе из «Ностальжи» Василий сказал ему: «За такое удовольствие я беру с человека всю его жизнь».
Издали раздался гортанный крик. Вдали, за причалом, схватились в рукопашной фигурки бойцов. Три пары.
— И «шоу кумитэ» тоже в программу входит? — осторожно спросил Алик.
— На закуску,— жмурился на солнце Василий.— В последнюю ночь. На закрытие лагеря. «Шоу кумитэ» — возвращение во взрослую жизнь. Обряд. Таинство. Ритуал.
Динамики у главного корпуса звонко щелкнули. Над пустынным побережьем высоко взвился знакомый с детства сигнал пионерского горна. Василий запел на веселый мотив:
Василий отряхнул грудь от мелкого песка и надел свои красные трусы:
— Семь утра. Зарядку мы с тобой, считай, сделали. Пощли завтракать.
Они шли по горячему песку к главному корпусу. Из динамиков им навстречу звенел хор радостных детских голосов:
— Это что, репетиция? — спросил удивленно Алик.
— Последняя проверка. Чтобы завтра никаких накладок! Отдыхающие должны себя почувствовать в отлаженной машине.
И Василий упруго зашагал вверх по дюне напрямик к корпусу.
Алик после купания чувствовал себя значительно лучше. Даже стал подпевать радостному хору:
У подъезда главного корпуса их ждал Георгий Аркадьевич в светлом костюме по жаре.
— Куда собрался, Гоша? — оценил его вид Василий.
«Папа» ему доложил, торопясь:
— Я все проверил. Все завез. Всех предупредил. Вася, я в город до обеда махну.
— К Лане? — прищурил серый глаз Василий. — Куда она денется? Кому она нужна? — Василий обнял Алика за плечи. — Вот кому она могла пригодиты:я, но он здесь и никуда отсюда не денется. Будь спокоен, Гоша, займись делом. Проверь все еще раз. Люди нам большие деньги платят.
«Папино» лицо огорченно вытянулось. Василий, обнимая Алика, смеялся:
— Не злись, дед! Ты же завтра за ней едешь. Завтра привезешь все святое семейство. Потерпи до завтра, дед. Займись делом.
И «папа» с ходу занялся делом. Набросился на подходившего к корпусу Петровича:
— Ну, как твои амбалы? Квелые они какие-то. Сонные…
— А кому хочется умирать в такую погоду? — мудро ответил Петрович.
И «папа» светлым шаром покатился по асфальтированной дорожке куда-то в глубь территории. Искать дело.
Василий остановился в стеклянных дверях. Заметил подходившего за Петровичем Андрюшу:
— Ну, как паренек? Проверил?
Петрович подошел к Василию вплотную. Но сказал громко, чтобы Андрюша услышал:
— Паренек ничего. Но сыроват. Если только на перспективу. Работать и работать.
— Вот и займись с ним. Поработай, — бодро приказал Василий и добавил тихо: — Глаз с него не спускай.
Через мраморный вестибюль Василий с Аликом, как были — в трусах и босиком, прошли в ресторан. Шикарный ресторан уже был оформлен под пионерскую столовую. На мраморных стенах висели плакаты: «Хлеб — наше богатство», «Кто не работает — тот не ест», «Когда я ем — я глух и нем».
Василий усадил Алика за самый ближний к кухне столик с картонной табличкой: «Вожатский». Алику есть не хотелось. И Василий заказал себе только апельсиновый сок, а Алику двойной кофе. Алик на кофе посмотрел как на отраву.
— Приводи себя в порядок, — приказал Василий. — Я тебя сейчас в лабораторию провожу. Проверь все приборы. Чтобы вечером никаких накладок.
Алик взял чашку и повернулся к стеклянной стене. За стеной рябился на солнце залив. По заливу медленно шел белый катер. С катера спускали на воду оранжевые бочки. Обозначали пионерский пляж. На стеньге катера развевался от движения синий флаг с радугой и стрелой.
Только сейчас Алик заметил, что радуга была всего в пять цветов. Как олимпийские кольца. По числу мировых континентов. А пылающая стрела была направлена в небо, как ракета.
— Что,— спросил Василий,— неужели не хочешь в лабораторию? Неужели не соскучился по коллегам?
Коллеги были ни при чем. После последнего полета идти в лабораторию было просто страшно. Василий как будто понял его мысли, склонился к столу, спросил осторожно:
— Слушай, а как тебе удалось второго АЛа спасти?
Это и был его последний полет. Рассказывать об
этом не хотелось. Но Василий мягко настаивал. И утро было чудесное. В такое утро, казалось, все страшное сгинуло куда-то, спряталось в черные щели. И кофе помог. Взбодрил и освежил.
Василий, морща от удовольствия нос, потягивал апельсиновый сок:
— Год тому назад я видел второго АЛа. Он был полностью парализован… Вонища в палате ужасная была.
Алик глотнул остывший кофе.
— А глаза его ты видел?
— Жуть, — вспомнил Василий. — Какой-то кошмарный животный страх… Жуть!
— Его спрашивали, что с ним случилось. На все вопросы он дико мычал.
— А поле? — прищурился Василий.— Что случилось с его полем?