Андрюша посмотрел на портрет. И отвернулся. Даже неудобно стало. Будто подсмотрел чужую тайну.

— Много на свете женских портретов. А такой один. Потому что Леонардо гений. — Марина засмеялась. — Представляешь? Сколько он ее рисовал? Три дня? Неделю? Месяц? И каждый день она садилась напротив него и улыбалась вот так. Она его желала. Желала этого гениального мастера. Она влюбилась в него и в его картины. Она, улыбаясь, сидела перед ним. А он на нее смотрел, прищурив глаз, и скрупулезно переносил на холст эту ее улыбку. Он все понимал. Но он был гений. Только ее улыбка была для него нужна… Ты представляешь? Представляешь, какая это мУка?!

Марина стукнула кулачком по коленке:

— Ненавижу!

На каком-то разбитом гремящем трамвае Василий с Аликом заехали в самый конец Васильевского, на набережной Смоленки вышли. Василий показал Алику темно-красный высокий дом с облупившейся штукатуркой, наверное, помнивший еще блокадную зиму.

— Вот! Я тебе рассказывал. Вот мой дом. В котором я жил с отцом героем-летчиком.

Он круто повернулся на высоких каблуках и показал на мрачные тенистые деревья на том берегу:

— А вот и кладбище, где меня расстреляли в первый раз. Идем, покажу.

Они перешли гулкий деревянный мостик. Четко стучали подковки рыжих сапог. Ворота кладбища были распахнуты настежь. Покривились и поржавели. Видно, их не запирали никогда.

Они отошли с людной главной аллеи в боковую, тенистую. Пошли вдоль искореженных оград и четырехугольных католических крестов.

Василий шел по кладбищу как по знакомой улице. Останавливался у богатых черных каменных глыб, показывал их Алику, как гид на экскурсии по городу. Алик узнавал знакомые имена. «Графъ Канкринъ, министръ финансовъ», «Графъ Бенкендорфъ».

И справа, и слева мелькали знакомые фамилии. На некоторых каменных глыбах крестов не было. Зато чернели над фамилиями выбитые масонские циркули и пентакли. Василий обогнал Алика. Заглянул в глаза своими разными глазами. Спросил:

— Помнишь, была такая песенка? Хотя нет, ты меня на семь лет моложе. Читал твое личное дело. Ты можешь и не знать ее. — И он пропел на мотив шубертовского «Мельника»:

Ом схватил Алика за руку и подвел его к какой-то могиле со сломанной черной античной колонной вместо креста:

— Здесь! Здесь меня расстреляли в первый раз!

Он вздохнул и скорбно опустил седую голову. Будто в этой старой могиле со сломанной колонной был похоронен он сам.

Алик хотел обойти могилу и посмотреть фамилию того, кто же на самом деле здесь лежит. Василий задержал его:

— Не надо. Все равно его уже там нет. Ты же знаешь.

Они сели на маленькую деревянную скамеечку у

колонны. Сквозь густую крону желтеющих деревьев пробивались редкие лучи заходящего солнца. Василий вздохнул:

— Тогда солнца не было. Ноябрь был. Дождь со снегом. Почти темно. Я упал в мокрые вонючие листья. Пахло покойниками.— Василий засмеялся.— Дурачок… Я не себя жалел. Я жалел отца. Жалел неудавшегося героя… неудавшегося летчика. Он же тогда еще живой был…

Алик не мог оторвать взгляда от загадочной руины. Василий замолчал, через плечо скрытно наблюдал за Аликом.

— Что это? — Алик вздрогнул.

В черном постаменте под колонной была выбита полукруглая блестящая, полированная ниша, как для лампадки или для букета цветов. И в этой отполированной нише вдруг встал прозрачный бледный световой столб. В световом столбе дрожали пылинки, как в луче солнца.

Василий загадочно улыбнулся:

— Когда меня расстреливали, солнца не было, а он все равно стоял! Я ночью сюда приходил — этот столбик и ночью стоит.

— Не может быть.

— Хочешь, до ночи будем здесь сидеть? — предложил Василий. — Я все ждал, когда ты его сам увидишь.

Световой бледный столбик стоял в блестящей черной пустоте.

— Тут какой-то поляк лежит. Не то Потоцкий, не то Парницкий. Хозяин книжных лавок. Говорят, чернокнижник… Он сам, еще до смерти, себе этот памятник сочинил. Что ты об этом световом столбике думаешь? А?

Алик пожал плечами:

— А что тут думать? Все ясно.

— И что же тебе ясно?

Алик показал рукой на античную колонну:

— Эта руина — земная жизнь. А этот столбик из света — жизнь вечная.

Василий хитро прищурил серый глаз:

— А как эта игрушка сделана? А? Как устроена? Что отражается в этом черном зеркале?

Алик пожал плечами:

— Не знаю. Я ее ночью не видел. Но в принципе и ночью… Могут же в этом черном зеркале отражаться уличные фонари, например.

— А если в полной, в кромешной темноте?

Алик подумал:

— В принципе, на земле кромешной темноты не существует.

— А если представить? Ну, чисто теоретически? — не унимался Василий.

— Ну, если чисто теоретически, — задумался Алик.

— Ну, как ты своих крыс фотографировал в полной темноте, — подсказал ему Василий.

Алик строго посмотрел на него:

— Тут другое… Тут же не мыслеобраз… В принципе это черное зеркало может отражать астральный свет стоящего перед ним человека.

— Во-от, — выдохнул ему в ухо Василий. — Во-от! Наконец-то!

Василий вскочил. Его разные глаза сверкали разным светом. Правый — лучился. Левый — тускло