— С нами, русскими, это часто почему-то случается… Да… И проповедовал он хитроумным. Так сказать, метал бисер перед свиньями… И за это обрек себя на мученическую смерть: распяли его ахейцы на так называемом косвенном кресте. По диагонали, значит… Вниз головой. Не каждый мерзавец придумает. Видишь, до чего хитроумные люди были… А мораль, Андрюша, проста. Не мечи бисер перед свиньями. Этих свиней…

— Мочить от живота! — понял Андрюша. — Длинными очередями!

— Правильно, — грустно сказал Алик. — Не ходи к первому позвавшему тебя… Подумай сначала. Помни Андреевский крест… Все! — Он сел, протянул бутылку Андрюше.— Спрячь эту пакость подальше, а то я до утра не усну.

Андрюша встал, взял бутылку из рук Алика и уже в дверях, обернувшись, сказал:

— Алик, извини меня…

— За что, Первозванный?

— Я ведь тебя сегодня урыть хотел…

За окном в темноте захохотал кто-то. Взвизгнула ка— кая-то девчонка. Молодые догуливали последние ночи уходящего лета.

— И ты меня извини, Первозванный, — тихо сказал Алик.

— За что?

— Я тебя сегодня чуть не закодировал…

— Как это? — оторопел Андрюша.

Алик вздохнул и опустил голову на засаленный ватник:

— Все… Сон сморил богатыря… Прощай, сынок…

Когда Андрюша вернулся из кухни, Алик спал на боку, положив под щеку ладонь, как будто и не спал вовсе, а думал о чем-то очень важном. Просто думал, закрыв глаза. Перед ним на стуле лежал видавший виды ТТ.

Андрюша постоял над ним. Хмыкнул. Покачал головой, потом открыл шкаф, достал материн плед и накрыл им Алика.

Прыгнул на диван, и, зарывшись с головой в одеяло, он понял вдруг, что у него появилась главная тема.

Темой этой можно забить пустой рожок под завязку… Андрюша улыбнулся. Закрыл глаза. И закачался на жаркой броне…

Будто едут они по мирному аулу. Улица пустая. Народу никого. Слева и справа красные кирпичные дома. Сверкают на солнце новенькие железные крыши, аж глаза режет. Вдруг откуда-то к их броне бросается девчонка в белом халате и высоком колпаке. Андрюша узнал черноглазую повариху из «Фрегата». Но орала она по-чеченски, ничего не понять. Одной рукой она показывала на дом, а другой запахивала коротенький халатик. А тело под халатиком искромсано — ткань набухла от крови, но девчонка не плакала, зло орала капитану Слесареву, а тот хмурился и молчал.

Вдруг, пробив железные зеленые ворота, на улицу выскочил «уазик», полный бородатых людей с автоматами. А за «уазиком» выехала «Нива». В ней сидел лысый «папа» с наклеенной рыжей бородой. Рядом с ним Марина в платье в мелкий горошек. Бородатые скалят зубы, смеются. И Марина, откинув красивые волосы, тоже смеется, но смех у нее злой, с вызовом. И Чена Андрюша увидел: с зеленой повязкой вокруг лба и с автоматом на плече. Он один не смеялся, показывал Андрюше кулак, выставив средний палец. Андрюша понял его, тронул за плечо капитана. Капитан обернулся и кивнул на девчонку в окровавленном халате:

— Она просит ее подругу спасти, а та не хочет спасаться. Что делать, сержант?

— Товарищ капитан, сами учили: «Когда не знаешь, что делать, делай шаг вперед», — ответил ему Андрюша во сне.

Капитан сполз с горячей брони и сделал шаг к «Ниве».

Чен подкинул автомат на плече. Крикнул ему:

— Кого спасаешь? Русскую блядь спасаешь?!

Капитан ответил ему по-чеченски.

Чен вскинул с плеча автомат, прошил капитана очередью и засмеялся, запрокинув голову. А капитан медленно осел на пыльную дорогу.

— А-а-алла! Блин-компот! — заорал Андрюша.

И всадил из подствольника гранату прямо в дергающийся кадык Чена. Его башка в зеленой повязке с вытаращенными глазами взлетела до сверкающей крыши.

Марина звонко засмеялась:

— Я очень рада, что не ошиблась в вас, Андрюша!

И тут началось!

Задергалась сердито пушка на башне.

Кумулятивная граната с серым шлейфом со свистом воткнулась под башню, башня взлетела выше крыш. Взлетали головы в черных шлемофонах, ноги в кирзовых сапогах, руки, не выпустившие оружия…

И Андрюша взлетел, слышал внизу веселый Маринин смех:

— Я рада!… Я рада!…

Андрюша парил в воздухе, видел внизу синие горы, сверкающие крыши, белую пену горной речки. Сердце зашлось от восторга, но ненадолго. Он понял, что это не десант. За спиной нет парашюта. Тело покачалось на восходящем потоке и медленно стало падать вниз на сверкающие крыши.

И вдруг он увидел под собой пару вертушек, ведущего и ведомого. Они шли ступенькой и были странной конструкции: без винтов. В прозрачной кабине ведущего сидел Алик в длинной белой рубахе до пят. Андрюша вспомнил, что Алик работал в сумасшедшем доме, и не удивился. В другой прозрачной вертушке сидел смуглый седой человек в такой же рубахе. Тоже из сумасшедшего дома, понял Андрюша. Только у седого грудь, как пулеметными лентами, была перевязана голубым муаром.

Была абсолютная тишина. Моторов у странных вертушек тоже не было. И ветер в ушах не свистел, поэтому Андрюша слышал каждое слово экипажей.

— Если бы она хотела, она бы ушла, — сказал Алик.

— Бабье дело — земное, — сказал седой, подлетая к Алику.

— Мне с них сто тысяч… Всего,— оправдывался Алик.

— Мне-то не ври! — строго одернул его седой.

— Уходим. Пора, — согласился Алик.

Кончился восходящий поток, и Андрюша стрелой полетел вниз, на сверкающие острые крыши. Засвистел ветер в ушах.

— Тезку моего возьми. Он же свой, — услышал Андрюша крик седого.

Тело перевернулось в воздухе, теперь сверкающие крыши приближались сверху. Яркое солнце удалялось за спиной. Дух захватило…

Проснулся Андрюша от солнечного луча, луч автоматной очередью прорезал кроны деревьев за окном, уперся Андрюше прямо в лоб, он вздрогнул, словно окликнул его кто-то, и открыл глаза, потом сел и огляделся.

Алика не было, и постели его не было. И очков на стуле не было. И пистолета ТТ. Андрюша посмотрел на часы. Без пяти семь. Рядом с часами улыбалась кому-то мать. В такую рань.

И опять ему показалось, будто его кто-то окликнул. Он скинул одеяло и вышел в прихожую. На вешалке поверх спецодежды аккуратно висел засаленный ватник, под ним стояли резиновые сапоги. В углу удочки и рюкзак, только старых студенческих кроссовок не хватало.

Андрюша подошел к входной двери. Дверь прикрыта, но ригельный замок закручен. Значит, Алик ушел опохмеляться. Так подумал Андрюша.

Но на кухне в холодильнике стояла матовая плечистая бутылка, и в ней еще оставалось. На столе