Сергей Николаевич очень расстроился его непонятливости:

— А ты не видишь, как вокруг тебя все закрутилось?! Не видишь?! Ты вдруг стал нужен Алику, «папе». И Мариночке ты очень нужен! Не догадываешься почему?

Андрюша хотел сказать, что все началось у Казанского, когда он сел в их «мерседес», но промолчал. Решил, пусть Сергей Николаевич сам выговорится, но тот ушел от разговора круто:

— Ах, Андрюша, Андрюша… Если бы ты знал… Если бы ты только знал, в какую историю ты попал… Ладно… Давай по последней.

Они выпили. Зажевали зеленью. Андрюша понял, что сам он ему ничего уже не скажет. Но все-таки спросил:

— И куда же это я попал? В какую историю?

Изо рта Сергея Николаевича наивно свисала бледно-зеленая веточка. Он помотал ее в губах:

— Ты попал в мясорубку, Андрюшенька. В покое тебя уже не оставят. Без меня тебе оттуда не выбраться. Без меня ты выползешь оттуда фаршем, только фаршем. — Сергей Николаевич полез во внутренний карман. Достал знакомую пачку, перетянутую резиночкой. — Совсем забыл. Я ведь тебе аванс должен. Четверть, как полагается. Двести пятьдесят баксиков…

Андрюша уже смотреть не мог на эти чужие зеленые деньги. Отвернулся. Сергей Николаевич вдруг хлопнул в ладоши:

— Артур!

Тут же вошел охранник в синей форме. Остановился у входа.

— Какой у тебя размер? — спросил деловито Сергей Николаевич у Андрюши.

— Размер чего? — не понял Андрюша.

— Как — чего? Костюма!

Андрюша никогда в жизни не носил костюмов. На экзамены или в театр надевал белую рубашку с пуловером и джинсы. Белая рубашка и символизировала парад.

— До армии был сорок восьмой.

Сергей Николаевич окинул его прищуренным взглядом:

— Артур, надо одеть мальчика на первое свидание. Принеси-ка ему французский костюм пятидесятого размера, четвертый рост. Ботиночки итальянские, из последней партии. Какой у тебя размер? — Это уже к Андрюше.

— Сорок третий.

— Значит, ботиночки сорок третий. — Это к Артуру. — А рубашечка какой? — А это к Андрюше.

— Сорок второй.

— Рубашечка сорок второй. — Артуру. — И галстучек на твой вкус. Да! И, конечно же, белье. — И опять Андрюше с улыбкой понимающей: — Бельишко-то у тебя, поди, армейское еще? Портянками пахнет.

— В ВДВ портянок не носят.— Это Андрюша с обидой.

— Значит, бельишко и носочки тонкие. Все понятно?

Артур тоже деловито оглядел Андрея:

— Понятно, — и вышел.

Через пять минут Андрюша одевался на первое свидание. Сергей Николаевич корректно вышел из комнаты, чтобы ему не мешать. Но только Андрюша скинул с себя домашнюю майку и трусы, в дверях неожиданно появился Сергей Николаевич:

— Ничего-ничего. Не стесняйся. Мы теперь свои. Родные.

Андрюша тут же надел новые облегающие тело трусы. Сергей Николаевич обошел его вокруг:

— Хорошо сложен. Молодец… — Сергей Николаевич брезгливо поморщился на татуировку с парашютом. — А это жлобство зачем?

— Это не жлобство, — сказал Андрюша. — На войне всякое бывает. «Духи» могут так труп разделать — родная мать не узнает. А на этой татуировке шифром все сказано, кто ты, из какой бригады. До сих пор сотни трупов сухопутных опознать не могут, а у десанта и у морпехов такого нет. Без татуировки бойцу никак нельзя.

Сергей Николаевич посерьезнел. Покачал головой. С жалостью еще раз оглядел Андрюшу:

— Тогда, конечно… Ну ты одевайся. Я пока твои обноски соберу.

Он собрал Андрюшино барахлишко. Заботливо разложил его на бильярде. Долго аккуратно заворачивал в хрустящую фирменную бумагу.

Андрюша надел шикарный, цвета мокрого асфальта, костюм и повернулся к нему лицом:

— Ну как?

— А где галстук?

— Галстуки я не ношу, — предупредил Андрюша.

— Не носил, — поправил его Сергей Николаевич. — Еще не носил.

Он взял галстук, разорвал целлофан упаковки, набросил галстук себе на шею и тремя ловкими движениями исполнил четкий треугольник узла. Протянул галстук Андрюше:

— Надевай.

Андрюша, сморщившись, поднял тугой воротник новой сорочки. Надел галстук:

— Так?

Сергей Николаевич достал из нагрудного кармана кремового пиджака черные очки:

— Носи. Дарю.

— Да не надо… Спасибо…

— Надо. Чтобы синяки под глазами скрыть.

Андрюша послушался его. Сергей Николаевич отошел на шаг и придирчиво оглядел Андрюшу. Как папа Карло сделанного им из полена Буратино:

— Повезло Мариночке. Такой мальчик!… Джеймс Бонд… Я бы и сам в тебя, Андрюша, влюбился.

Андрюша нахмурился. Сергей Николаевич не обратил на это никакого внимания. Он считал деньги:

— Значит, я тебе должен двести пятьдесят. Так?

— Вроде так, — кивнул Андрюша.

— Минус костюм. Минус все причиндалы…

— Костюм я у вас не просил, — напомнил Андрюша.

— Хочешь французский костюм расценить как спецодежду? — рассмеялся Сергей Николаевич. — Слишком жирно. Все равно бы самому покупать пришлось. Ты теперь в солидной фирме работаешь, обносков я не терплю. — Сергей Николаевич поднял подбородок к потолку, посчитал в уме. — Возьмем с тебя минимум. Как с родного. За все про все всего двести. Итого — твоих кровных пятьдесят. Держи. — Щелкнула резиночка. Сергей Николаевич протянул Андрюше стопочку десяток:

— Пересчитай.

— Да ладно. — Андрюша сунул деньги в карман.

— Пересчитай. Никаких «ладно»!

Андрюша опять достал деньги. Мучаясь под строгим

взглядом Сергея Николаевича, пересчитал десятки. Сказал смущенно:

— Тут только три.

— Точно. Три, — подтвердил Сергей Николаевич. — А две остальные на бильярде лежат. Забыл? У меня все как в аптеке. Возьми.

Андрюша взял с бильярда сложенные пополам десятки. Ну никак они не хотели расставаться с ним. Сергей Николаевич подошел к нему:

— И от тебя я жду такой же точности. Я тебе доверяю. Но помни, что самый большой человеческий недостаток для меня — ложь. Солгавший человек для меня…

— Труп.

— Моральный труп, — поправил его Сергей Николаевич. — Пойми, Андрюша, эта «стрелка» твоей жизни касается. Ни больше, ни меньше. Ты узнаешь, чего они от тебя хотят. А я — вытащу тебя из мясорубки. Это в твоих интересах и в моих — не скрою. И я рад, что у нас интересы общие. Будь.

Андрюша пошел к выходу из бункера. На солнечный свет.

— Да! — Остановил его Сергей Николаевич. — За сиськи и за попку Марину не хватай. Она не такая девочка. И «папа» нам этого не простит. Сделает из нас трупов.