Эти и подобные им размышления — плод отчаяния, охватившего эту нежную и впечатлительную душу, сломленную горем, — носились у нее в голове, как тучи, гонимые ветром, когда госпожа Муратлийская с рыданиями умоляла ее бежать вместе. Но Рада была неумолима.

В это время на улице послышались крики. Выглянув в окно, госпожа Муратлийская увидела кучку повстанцев.

—

Христо, что слышно там наверху? — спросила она одного из них. — Где сейчас Огнянов? Куда ты так бежишь?

—

Гиблое дело! Крышка нам, Аничка, — ответил повстанец, еле переводя дух. — Огнянов, бедняга, остался там… Все к черту полетело!.. Бегите поскорее к Вырлиштнице!

И повстанцы скрылись из виду. Очевидно, Христо еще недавно был на укреплении Огнянова. Рада вскрикнула как безумная. Госпожа Муратлийская, потеряв всякую надежду увести ее с собой, бежала из дома.

И было уже давно пора. Вскоре Рада услышала отчаянные женские вопли на северной окраине города, куда уже ворвались турки. Ошеломленная, подавленная, стояла она у окна и вдруг увидела, как из соседнего переулка выбежали башибузуки с обнаженными ножами в руках, нагнали двух болгар и зарезали их… Рада увидела, как алая кровь хлынула из ран, увидела, как люди упали, увидела смерть в самом страшном ее обличье, и безумный страх овладел ею. Любовь к жизни с непреодолимой силой проснулась в этой молодой девушке, заглушила в ней все другие чувства, сломила всю ее решимость умереть, порожденную отчаянием. Рада бросилась бежать, чтобы спастись от смерти или от той позорной жизни, которую могли бы подарить ей кровожадные сластолюбцы… Она уже отворила дверь, чтобы спуститься по лестнице, как вдруг услышала, что ворота открылись с оглушительным треском; в ту же минуту она сквозь ветви фруктовых деревьев во дворе разглядела вооруженного мужчину. За ним показался еще кто-то, и оба быстро направились к лестнице, на которой Рада стояла как вкопанная. Очнувшись, девушка бросилась назад, в комнату, быстро захлопнула за собой и заперла дверь и, полуживая от ужаса, отбежала в дальний угол, ища, где бы спрятаться. Тотчас же в дверь начали стучать, потом ломиться, и за нею раздался какой-то страшный звериный рык… Дверь не поддавалась, и тот, кто стоял за нею, принялся ее ломать и крушить чем-то вроде топора. Наконец дверь заскрипела, затрещала, и в одном месте образовалась щель, в которую нападавший сунул ружейный ствол, стараясь взломать развороченную створку. Рада услышала, как под напором железа затрещали сухие доски, увидела, как огромная ножища просунулась в дверь… Еще миг, и нападающий ворвется в комнату…

И тут невыразимый ужас охватил Раду, помрачив ей рассудок. Смерть показалась ей стократ желаннее той страшной минуты, что приближалась неумолимо… Девушка бросилась к киоту, зажгла восковую свечу о мигающий пламень лампадки, потом кинулась обратно в угол. Там на столе лежал мешок пороха, забытый повстанцами. Держа свечу в правой руке, Рада указательным пальцем левой принялась ковырять в том месте, где мешок был завязан, чтобы проделать отверстие и поднести пламя к пороху. Это ей быстро удалось.

В этот миг дверь с оглушительным треском рухнула на землю, и в комнату ворвался человек богатырского роста.

Это был Иван Боримечка. Из-за его спины выглядывала Стайка.

Но Рада их не видела. Она поднесла свечу к пороху.

А в это самое время Огнянов был уже далеко в горах.

Отступив последним, — когда турки уже взбирались на насыпь укрепления, а другой их отряд стрелял с ближайшей высоты, — окровавленный, черный от порохового дыма, с двумя дырками в одежде, он каким-то чудом избежал вражеских пуль и вырвался из рук неприятеля… Он искал смерти, но инстинкт самосохранения, который в такие минуты действует сильнее всякой сознательной воли, спас его.

Теперь Огнянов стоял в верховьях Вырлиштницы, на левом склоне ущелья, по дну которого протекала река.

По лицу его, покрытому кровью и потом, пороховой копотью и пылью, струились слезы.

Огнянов плакал.

Он стоял с непокрытой головой, взирая на ужасающее зрелище крушения революции.

Внизу, в долине, беспорядочная толпа повстанцев, женщин, детей, охваченная паникой, искала спасения в горах. Вопли и крики несчастных ясно доносились сюда.

Напротив лежала Клисура, объятая пламенем.

Случайно Огнянов бросил взгляд на свою правую руку, запачканную кровью, и понял, что это кровь Кандова. В ту же минуту мысли его от Кандова переметнулись к Раде… Волосы зашевелились у него на голове; он сунул руку в карман, вынул скомканное письмо Рады и развернул его.

Он прочитал следующие строки, написанные карандашом слабой, дрожащей рукой: