Его голос был веселым и усталым. Она закрыла свои тяжелые веки.

– Ретт… – произнесла он сонно.

Он остановился в дверях, закрывая рукой лампу.

– Да, Скарлетт!

– Спасибо, что ты пришел разбудить меня. Как ты узнал?

– Ты кричала так громко, что могли вылететь стекла.

Последний звук, который она услышала, был его теплый, нежный смех. Он был как колыбельная песенка.

Как и предсказал Ретт, Скарлетт съела необычайно огромный завтрак, прежде чем увиделась с ним.

– Он встал до рассвета, – сказала ей повариха. – Он постоянно встает до рассвета.

Она посмотрела на Скарлетт с нескрываемым любопытством.

«Я должна наказать ее за эту дерзость», – подумала Скарлетт, но она была довольна, что не смогла выдавить из себя раздражение. Ретт обнимал ее, успокаивал ее, даже посмеялся над ней, как он делал, пока все не пошло вверх тормашками. Она была права, что приехала на плантацию. Она должна была сделать это раньше, вместо того, чтобы терять время за чаепитием в гостях.

Солнечный свет заставил ее прищурить глаза, когда она вышла из дому. Солнце было уже яркое и теплое, хотя было очень рано. Она приставила руку к глазам и осмотрелась вокруг.

Слабый вздох был ее первой реакцией. Кирпичная терраса у нее под ногами простиралась влево на сотню футов. Разбитая, почерневшая, поросшая травой, она была рамкой для обуглившихся руин. Зазубренные остовы стен и каминов – все, что осталось от некогда великолепного имения. Горы почерневших кирпичей между кусками стен были останавливающими сердце напоминаниями об армии Шермана.

У Скарлетт заныло сердце. Это было домом, жизнью Ретта – потерянными навсегда до того, как он мог вернуться и потребовать это себе.

Ничто в ее жизни не было так ужасно, как это. Она никогда не узнает, какую боль он пережил, и до сих пор чувствует сотни раз в день, когда видит руины своего дома. Не удивительно, что он решил построить его заново, найти, вернуть все, что может, из старого достояния.

Она может помочь ему! Разве она сама не вспахивала, не засевала и не собирала урожай на полях Тары? Да, она может держать пари, что Ретт не отличит хорошего зерна кукурузы для посева от плохого. Она была бы горда, если бы помогла ему, ведь она знает, как много это значит, какая это победа над грабителями, когда земля возрождается новой нежной порослью. Я все понимаю, я могу чувствовать, что он чувствует, я могу работать вместе с ним. Меня не пугает земляной пол. Нет, если Ретт со мной. Где же он? Я должна сказать ему это!

Скарлетт отвернулась от сгоревшего дома и очутилась перед пейзажем, похожего на который не видела за всю свою жизнь. Кирпичная терраса вела на покрытый травой цветник, который спускался к глади озер, напоминающих крылья гигантской бабочки. Масштаб был так совершенен, так пропорционален, что огромные растения казались меньше, и все вместе выглядело, как ковер, постеленный на улице. Буйная трава покрыта солнцем спокойствия, гармонического соединения природы с человеком. Вдалеке птичка пела затяжную мелодию, как бы празднуя что-то.

– Ах, как мило! – сказала она вслух.

Движение слева от нижней террасы привлекло внимание Скарлетт. Это, скорее всего, Ретт. Она принялась бежать. Вниз по террасам – от беге под горку скорость ее увеличилась и она почувствовала пьянящую, одурманивающую радость свободы, она засмеялась и распростерла руки – птица или бабочка вот-вот взлетящая в голубое-голубое небо.

У нее захватило дыхание, когда она добежала до места, где стоял Ретт и наблюдал за ней. Скарлетт глубоко дышала, держа руку у себя на груди, пока к ней не вернулось нормальное дыхание.

– Я никогда еще так не веселилась! – сказала она. – Какое чудесное место, Ретт. Не удивительно, что ты его любишь. Бегал ли ты вниз по лужайке, когда был маленький? Чувствовал ли ты, что можешь летать? Ах, мой дорогой, как ужасно видеть пожарище! У меня разбито сердце из-за тебя, я бы хотела убить всех до одного янки на земле! Ах, Ретт, я так много хочу рассказать тебе. Все вернется назад, как трава. Я понимаю, я действительно понимаю то, что ты делаешь.

Ретт странно посмотрел на нее, с опаской.

– Что ты «понимаешь», Скарлетт?

– Почему ты здесь, а не в городе. Почему тебе надо оживить плантацию. Покажи мне, что ты сделал, что сбираешься делать.

Лицо Ретта осветилось, и он показал на ряды растений позади него.

– Они сгорели, – сказал он, – но они не умерли. Кажется, что они даже набрали больше сил: пепел, наверное, дал им что-то нужное. Я должен это выяснить. Мне еще много чему нужно учиться.

Скарлетт взглянула на низкие, обрубленные остатки деревьев. Она не знала таких темно-зеленых блестящих листьев.

– Какой это сорт дерева? У вас растут здесь персиковые деревья?

– Это не деревья, Скарлетт, это кустарник камелии. Первые в Америке были посажены здесь, в Дамор Лэндинге. Это их отростки, около трех сотен.

– Что ты хочешь сказать, что это цветы?

– Конечно. Самый близкий к совершенству цветок на свете. Китайцы преклоняются перед ними.

– Но ты не можешь есть цветы. Что ты растишь для урожая?

– Я не могу думать об урожае. Мне надо спасти сотни акров сада.