тамбурин. Потом он сел, положил его к себе на колени и начал стучать по нему деревянной палочкой, держа руку посредине, раскачивая ее и ударяя то одним концом палочки, то другим.

«Всего лишь барабан», – подумала Скарлетт, пока Колум не взял его. Он просунул левую руку под туго натянутую кожу, как бы лаская ее, а его правое запястье внезапно стало очень подвижным. Его левая рука двигалась по барабану сверху вниз и к центру, пока его правая рука ударяла палочкой в устойчивом, будоражащим кровь ритме. Тон и сила звука менялись, но гипнотический, настойчивый ритм не изменялся. Сначала скрипка, затем свистулька, затем концертина присоединились к мелодии. Морин, завороженная ритмом, безжизненно держала кастаньеты, казалось, совсем забыла о них.

Скарлетт тоже завороженно слушала барабанные удары. Они заставляли ее плакать и смеяться, они заставляли ее танцевать так, как она никогда не танцевала в своей жизни. И только когда Колум положил бодхран на пол рядом с собой и попросил выпить, сказав, что «выколотил себя досуха», Скарлетт заметила, что все остальные тоже были под впечатлением от этой музыки.

Скарлетт с благоговением посмотрела на улыбающееся курносое лицо Колума. Этот человек был непохож на других.

– Скарлетт, дорогая, вы разбираетесь в устрицах лучше меня, – сказала Морин, когда они вошли на городской рынок. – Не выберете ли вы нам самых лучших? Я хочу приготовить Колуму к чаю тушеных устриц.

– К чаю? Но тушеные устрицы больше подошли бы для обеда.

– Поэтому я и собираюсь их приготовить. Колум говорил о встрече сегодня вечером, перед которой он хотел бы сытно поесть.

– Что это за встреча? Все мы должны идти?

– Это у Джаспер Грине, Американо-ирландской добровольной военной группы, следовательно, там не будет женщин.

– Что делает там Колум?

– Во-первых, он напоминает им всем, что они ирландцы, независимо от того, как долго они были американцами: затем он заставляет их плакать от тоски и любви к старой родине, и потом опустошает их карманы, чтобы помочь бедным в Ирландии. Он превосходно говорит речи, как сказал Джейми.

– Могу представить. В Колуме есть что-то магическое.

– Значит, вы и найдете нам магических устриц.

Скарлетт засмеялась.

– В них нет жемчужин, – сказала она, подражая ирландскому акценту Морин, – но они сделают бульон великолепным.

Колум посмотрел на дымящуюся, наполненную до краев тарелку, и его брови удивленно поднялись.

– Морин, это и есть крепкий чай?

– Устрицы сегодня выглядели особенно жирными, – сказала она с ухмылкой.

– Они что, не печатают календарей в Соединенных Штатах Америки?

– Молчи, Колум, и ешь устрицы, пока они не остыли.

– Сейчас Великий Пост, Морин, ты же знаешь правила поста. Только одна еда в день, а мы уже ели в середине дня.

Значит, ее тетушки были правы! Скарлетт медленно положила ложку на стол. Она смотрела на Морин с сочувствием. Такое прекрасное кушанье пропало. Она должна понести ужасное наказание и должна чувствовать себя очень виноватой. Почему Колум должен быть священником?

Скарлетт увидела, как улыбающаяся Морин погружает ложку в тарелку, чтобы подхватить устрицу.

– Я не волнуюсь насчет ада, Колум, – сказала она. – У меня есть особое разрешение О'Хара. И ты тоже О'Хара, так что ешь устрицы и наслаждайся ими.

Скарлетт была смущена.

– Что такое «особое разрешение О'Хара?» – спросила она у Морин.

Ей ответил Колум.

– Тридцать лет назад или около того, – сказал он, – в Ирландии разразился голод. Народ голодал уже несколько лет. Ели траву, но скоро не стало и травы. Это было ужасное время. Многие умерли, тем же, кто выжил, в некоторых приходах было даровано специальное разрешение. О'Хара жили в одном из таких приходов, им не нужно поститься.

Колум смотрел в обильно покрытую жиром жидкость в своей тарелке. Морин поймала взгляд Скарлетт. Она приложила палец к губам, затем ложкой показала Скарлетт: она может есть.

Через некоторое время Колум тоже взял ложку. Он не поднимал головы, пока ел сочных устриц. Затем он ушел в дом Патриции, где делил комнату со Стефеном.

Скарлетт посмотрела на Морин.

– Вы были там во время голода? – спросила она осторожно.

Морин кивнула.

– Я была там. Моему отцу принадлежал бар, и у нас все было не так плохо, как у других. Люди всегда находят деньги на выпивку, и мы могли покупать хлеб и молоко. Хуже всего было бедным фермерам. Ах, это было ужасно!

Она скрестила руки на груди и содрогнулась. Ее глаза наполнились слезами, голос прервался, когда она попробовала говорить.